Скорее бы уже, черт!..
– Девка, стой! – не отнимая деревяшку от лица, рявкнул вдруг старик. – Клянусь богом, что-то тут не так…
Натали не хотелось ни с того ни с сего останавливаться на въезде в поселок, когда лишь полмили отделяли ее от мотеля. Она проехала еще футов четыреста, затем все-таки ударила по тормозам. Совсем рядом – протяни руку и достанешь – сияли окнами жилые дома: неказистые, с фанерными стенами. Чуть правее находилась стоянка для трейлеров. Слева громоздилась цистерна, выступая скругленной вершиной над крышей продуктового магазина.
– Что? – раздраженно спросила Натали, повернувшись к попутчику. – Желаете выйти здесь?
Но Том Два Ворона уже выскользнул из салона, оставив дверцу открытой. Он побежал вперед, семеня короткими ножками в пляжных шлепанцах, пронесся перед капотом, скрылся в тени и там запричитал на языке мохаве.
Натали решила, будто у Тома Два Ворона приступ или что-то в этом роде. Бросать людей в беде было не в ее правилах, поэтому она решительно вышла из машины и направилась к старику.
Тьма была гулкой, мелко клубящейся, гранулированной. Круги света под уличными фонарями походили на галактики, отделенные друг от друга непреодолимым барьером из темной пустоты.
Тьма ныла в ушах, точно туча москитов. Этот навязчивый, омерзительный писк оглушал, и могло показаться, будто из него состоит весь мир вне салона «Бьюика». Из него и из ритмичных всхлипов, похожих на звук работающей помпы.
Натали оглянулась. То, что она приняла сначала за цистерну, содрогалось, словно пораженное аритмией сердце. Колыхалась бахрома мясистых отростков. Влажно отблескивающие в свете фар «Бьюика» сети – то ли кишки, то ли сухожилия – оплетали двускатную крышу магазина и стелились в проулке. На стенах, заборах, на хилых кустарниках и дороге серебрилась слизь, точно иней.
Ловец снов упал к ногам Тома Два Ворона. Старый индеец содрал шляпу, взлохматил длинные волосы. Затем приосанился и зашагал в сторону «цистерны».
Натали охватили сомнения. Она оглянулась на «Бьюик», который не стоило оставлять открытым. Но сомнения длились недолго, точно что-то отсекло колебания и вообще лишние мысли. Длинноногая Натали кинулась за попутчиком вдогонку.
В мелко клубящуюся тьму. Навстречу москитному писку и утробным всхлипам.
А оно все выворачивалось, выворачивалось, выворачивалось…
2
Ласкова волна. Гладит бока и брюхо, подобно нежному материнскому плавнику. Погружаюсь в воду по глаза и наблюдаю, как на бирюзовом небе появляются белые клочки облаков и как снова растворяются в синеве. Непрерывна и случайна череда рождений и смертей, небо отражает жизнь народа кхару так же, как море отражает ход огненного круга.
Горизонт теряется в паркой дымке. Непонятно, где заканчивается море и начинается небо. Ясно только, что кхару живут в море, а змеекрылы и огненный круг – в небе.
Мир Ша-Даара безбрежен. Только вода на все стороны света. Вода синяя, вода зеленая, вода желтая, вода белая. Вода, отравленная донными вулканами, вода, которая из-за водорослей густа, как слизь, покрывающая мою кожу. Вода здоровая, вода больная, вода обыкновенная или вода чудесная.
О том, что такое «берег» и «земля», мы узнали от пальцеруких, живущих на плавучих растениях. На Ша-Дааре нет берега или земли. На землю больше всего похожи льдины белых вод. Похожи, но и только.
Срываюсь с поверхности, плыву на глубину и догоняю клейкохвостку. Проглатываю ее живьем и наслаждаюсь трепетом добычи в просторном желудке.
Выныриваю и вижу, что горизонт разорван темным пятном. Что-то плывет, неуклюже раскачиваясь на волнах, в мою сторону.
Плот.
Плот – тоже слово пальцеруких. Так они называют связанные вместе стебли плавуна.
Пеня хвостом воду, спешу навстречу.
Давно не встречал пальцеруких. Я бы не прочь послушать, как они рассказывают истории. Пальцерукие знают много удивительного. Их слова могут показаться излишне сложными или даже лишенными смысла. Но стоит только задуматься, и туманное станет ясным. Народ кхару думает все меньше и меньше. Мы живем одиноким дрейфом и подводной охотой; для того и для другого не нужно много мыслей. И истории пальцеруких помогают народу кхару отсрочить сон разума.
Может, на плоту есть кто-то живой?
Пальцерукий лежит ничком на стеблях и смотрит в небо, как делал и я какое-то время назад. Он пытается отогнать тонкой рукой грызух, что кружатся над его лицом и грудью.
Сначала я привлекаю внимание пальцерукого пением, затем бью ластом по воде так, чтобы сверкающие в сиянии огненного круга капли окатили его с головы до ног.
Пихаю хлипкий плот в бок и прошу: «Расскажи!» Подныриваю под плот, оказываюсь с другой стороны, снова толкаю плот и повторяю свою просьбу.
Пальцерукий приподнимается на локтях, глядит на меня.
«Я умираю! – шепчет он. – Какие еще рассказы!»
В досаде погружаюсь на глубину; вонзаюсь в воду, как врезаются клыки в плоть добычи. Когда прохлада нижних течений остужает мне голову, я спешу на поверхность.
«Чем тебе помочь?» – интересуюсь у пальцерукого.
«Добудь воды!»
Это так, на Ша-Дарре, где океан – от края до края, самая большая ценность – вода. Но не простая, а чудесная: та, что льется с пасмурных небес в непогоду. Еще она есть в стеблях зеленых плавунов. Но у меня такой нет, и нигде поблизости ее не найти. Я с сожалением качаю головой.
«Болтливая рыба, – обращается ко мне пальцерукий. – Слушай сюда. Севернее я видел колонии плавунов. Подтолкни мое корыто! Всего день пути… Не дай сдохнуть! А я за это расскажу столько историй, сколько тебе ни один фраер на Ша-Дааре не наплетет!»
Недоверчиво баламучу хвостом воду. Дел неотложных у меня нет, и решительно все равно, в какую сторону плыть.
«По рукам!» – говорю ритуальные слова пальцеруких.
Затем упираюсь в плот плечом. Толкаю против течения.
3
Валерка докурил сигарету и швырнул ее в мокрую от вечерней росы траву. Несколько мгновений окурок еще тлел в темноте, а потом с коротким шипением погас.
– Чего бычками швыряешься! – пробурчал Костик. – Пацанов отучаем, а сами…
– Ты мне зубы не заговаривай, – с ленцой отозвался Валерка. – Пойдешь сейчас на кладбище или бздишь?
– Детский сад…
– Значит, бздишь.
– Да пошел ты!
– В общем, так, братан, – как ни в чем не бывало продолжал Валерка. – Там в ограде дырка, ты ее легко найдешь, тропинка ведет прямо к ней… Значит, через дырку и дуй к склепу. На могильной плите мы с Лоркой бутылку из-под «Мартини» оставили. Принесешь ее мне, понял?
– Понял, – мрачно откликнулся Костик.
