— Здорово! — сказала Наташа.
И все закивали, дескать, да, действительно здорово.
— Бедный Павсисий, — не в тон общей благости сказал вдруг Виктор.
Вся толпа повернулась к нему. Смотрели на молодого, длинноволосого и язвительно улыбающегося юношу, словно он сейчас совершил величайшую бестактность.
— И почему же он бедный? — с юношеским задором принял вызов Граф. — Наверное, молодой человек начитался школьных учебников о рабстве и считает, что рабы жили ужасно. Он не знает, что рабы становились даже членами семей.
— Замечательно, — неестественно засмеялся Виктор. Какое великодушие! Хочу — приласкаю, хочу — убью.
— Между прочим, за убийство раба… — язвительно начал Граф.
— Наказывали штрафом! — перебил Виктор. — Как за убийство животного. Вот и все ваше великодушие! А Павсисий бедный потому, что за двадцать лет он рабство впитал в собственную кровь, наверняка он должен был уходить от жены и детей. В этой табличке что-то не сказано, что Павсисия отпускают со всей семьей. И куда же ему податься? Да он и останется у гражданина Катия. Будет побираться, а то и снова в рабство попросится.
Именно Виктор был инициатором всех споров по поводу передатировки исторических событий. Этот Нарушитель покоя не разделял искренних симпатий ольвийцев к древнегреческой истории. Наташа видела, что парня просто начинают ненавидеть. Хотя многое из того, что он торопился сказать, было истинной правдой. Но они, если честно, собирались сюда вовсе не за тем, чтобы открыть кусочки пусть и очень древней, но обычной жизни. Это был остров их души, это было убежище в суетном мире. Романтично, конечно, но кто сказал, что романтика — зло?
— Все. За работу. Двигаем землю от северного раскопа.
Ну скажите, можно после этого полюбить Виктора?..
Язва
Дом Венцеля был самым заметным в городке. И не потому, что самый большой, — у предгорисполкома куда больше. Дом Венцеля был самым ухоженным, а еще его отличало то, что чеховцы видели только в кино, — европейская аккуратность: подстриженные газоны, кусты роз, клумбы и невысокий белый заборчик.
Юм птицей перелетел через этот заборчик и открыл калитку изнутри.
— Заходим, заходим, — командовал он.
Ребята шумно и весело вкатились во двор, но тут как-то подрастерялись. Из дома доносилась музыка. Вернее, это была не совсем музыка. Кто-то неумело пытался играть гаммы. Окна светились розовым, двигались внутри смутные тени. Словом, ребята засмотрелись. Но Юм уже подошел к двери и стукнул кулаком.
— А ну, отвалите все пока, — приказал он. — Ванечка, иди сюда.
Ванечка все еще держался за живот, но пытался улыбаться.
Целков спрятался за колонной, Грузин просто прижался к стене, а Склиф попятился и упал на клумбу. Только Мент остался рядом с Юмом.
Дверь открыла сухая седая дама в мохеровой кофте. Улыбнулась и поздоровалась:
— Слушаю вас.
— Доктор дома? — выступил вперед Юм. — У моего друга живот болит.
Дама не открывала дверь. Она покачала головой;
— Мой муж гинеколог. Это немного другая область, — мягко улыбнулась она. — Извините. Вам бы в поликлинику…
— Ага, друг пусть помирает, — загрустил Юм.
И тут за спиной дамы показалась лысая голова Венцеля.
— Что там? В чем дело, товарищи?
Дама слегка отступила, и Мент тут же шагнул в дом.
— Друг у меня заболел, — сказал Юм, втаскивая в дом Ванечку.
— Но я же вам сказала… — развела руками дама.
— Подожди, Ниночка, сейчас разберемся, — заулыбался Венцель. — Ну-ка ведите молодого человека сюда. Вот, на диван прилягте. Вас как зовут?
— Ну, начинается! Анкету тебе составить? — сузил глаза Юм.
У него глаза и так были — корейские щелочки, но, когда он злился, они превращались в еле заметные черные черточки.
— Ничего-ничего! Простите. — Венцель помог уложить Ванечку на диван.
Мент закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
Венцель попросил Ванечку поднять рубашку. Тот поднял, а там иконостас прямо: церкви, змеи, звезды, ножи и красотки.
Венцель все еще улыбался. Он стал теплыми, мягкими пальцами прощупывать Ванечкин живот.
Видно, Юму это уже надоело. Он сел за стол, потянулся за пепельницей — такая большая хрустальная пепельница, и как бы случайно смахнул се на пол. Пепельница не разбилась. Только громко брякнула. Музыка наверху смолкла.
— Ох, блин, — наклонился за пепельницей Юм. — Железная, что ли?
И он со всего размаху запустил пепельницу в дверь — Мент еле успел уклоняться. Отпрыгнул в сторону, осыпанный осколками.
— Нет, не железная, — сказал Юм. — Стеклянная.
Ванечка застонал. Видно, Венцель с перепугу слишком сильно надавил на живот.
— Не надо, пожалуйста, — попросил врач. — Дайте мне осмотреть вашего товарища.
Юм медленно повернул к нему голову. Глаз нет.
— Ты что мне сказал, жидяра? Я тебя что-то спрашивал?
— Нет, вы ничего не спрашивали.
— А что ты всю дорогу залупаешься? Ты че, самый главный?
Пока он выяснял отношения с Венцелем, жена врача тихонько придвинулась к двери.
Мент этого не заметил.
— Нет-нет, что вы, простите, если что не так, — улыбался Венцель.
— Не, ты понял? Он, сука, залупается! — к потолку обратился Юм. — Ты, жидяра, радоваться должен, что к тебе такие люди пришли. Что, я тебя обидел как-то? Я что, нахал какой? Что ты всю дорогу, понимаешь?!
Венцелю бы лучше молчать. Но он не мог молчать, он пытался успокоить Юма. Тот заводился на глазах.
— Нет-нет, все в порядке…
В этот момент жена врача наконец подобралась к двери и, распахнув ее, закричала:
— Помогите!!!
Грузин двинул ее ногой в живот, она влетела обратно в комнату. Теперь уже Целков и Грузин тоже вошли в дом.
Женщина попыталась встать. Мент воткнул ей в бедро нож. Она упала.
— Я вас прошу! — взмолился Венцель. — Не надо! Скажите, что вы хотите от нас?
— А ты, врач, лечи, лечи, — махнул на него рукой Юм.
— Я не могу лечить. Я могу только поставить диагноз, — дрожащими губами проговорил Венцель. — У вашего друга язва в очень тяжелой форме. Ему сейчас же надо в больницу. Может быть очень опасно… Ниночка, что ты?..
Венцель качнулся было к жене, но Юм вдруг совершил невероятный пируэт и в прыжке ударил врача ногой в грудь. Тот ударился спиной о стол и свалился к ногам Целкова.
