— Нет, они холодные.
— Пора бы уже привыкнуть к ним, — сказал Рэвен, прижимая ее к кровати, но девушка отвернулась от его поцелуев.
— Больно было? — спросила она. — Ну, когда сакристанцы тебя резали?
Все еще опираясь на локти, Рэвен кивнул.
— Да, сакристанцы нас обездвижили, но отец решил, что мы должны пройти все процедуры без обезболивания, так же, как он в свое время. Мы были парализованы, но в сознании.
Девушка содрогнулась, представив, как ее режут железноликие жрецы Марса и их прихвостни сакристанцы. Рэвен почувствовал, что и сам стиснул зубы при воспоминании об этой операции — они с Албардом лежат лицом к лицу на бронзовых каталках в недрах Святилища, в комнате, где стены покрыты зеленой плиткой и кругом хирургическая сталь.
— Думаю, отец ждал, что я буду кричать, но я не доставил ему такого удовольствия.
— Ты привык к ним? — спросила девушка, проводя по металлической кромке разъема. Несмотря на нескрываемое отвращение, ее пальчики скользнули внутрь.
Такова была натура Ликс. Порой ее брезгливость в один миг могла смениться на неприкрытое любопытство. Когда он впервые привел ее в свою постель, девушка отчаянно отговаривала его, называла их связь безнравственной. Но почти каждую ночь она вновь и вновь сама приходила к нему за тем же.
— Они стали частью меня, — пожал плечами Рэвен, — как будто я с ними родился.
— А у Албарда они воспалились, — сказала Ликс, проводя пальцем по коже вокруг нейронного разъема. Ее дыхание участилось. — Мне приходится втирать ему обеззараживающие мази по несколько раз в день.
— Ему это нравится?
Девушка покачала головой.
— Его это бесит.
— Вот и отлично, — сказал Рэвен, целуя ее.
Ликс приняла его ласки.
* * *
Позже, когда Ликс уснула, Рэвен откинул одеяло и тихо пересек комнату. В предгорье над долиной воздух был прохладным, и толстая шкура маллагры на полу — охотничий трофей, добытый его дедом в джунглях Куша — приятно согревала ноги. Проступивший недавно пот мгновенно остыл, и юноша набросил на голое тело зеленый халат с подпушкой из меха ксеносов. Снаружи доносились звуки города — нестройный гул десятков тысяч голосов, собравшихся на празднование. Несмотря на то, что покои Рэвена располагались в одной из трех башен родового замка в сотнях метров над толпой, юноше казалось, что он отчетливо слышит каждого гостя, прибывшего приветствовать сыновей лорда Девайна в день их Становления. Локуашские купцы оживленно торговались с покрытыми татуировками людьми из Энатепа, мастера Часового города нахваливали свои тикающие механические чудеса, но не слишком громко, дабы избежать нежелательного внимания сакристанской стражи. Благородные семейства без сомнения прислали на церемонию своих лучших сынов, храбрейших рыцарей, и наперебой хвастали друг перед другом охотничьими трофеями и породностью своих сатрапий. Народ Луперкалии стоически переносил это нашествие многотысячной толпы в твердой уверенности, что ни один из прибывших на празднество благородных родов не сравнится с домом Девайн.
Рэвен распахнул тяжелые шторы, раздвинул ставни и вышел на каменный балкон, ощущая себя так, словно весь город принадлежал ему одному.
Отсюда открывался вид на просторную равнину. Городские террасы каскадом спускались от крепости к плодородным полям. Разноцветные строения всевозможных форм и размеров боролись за место на улицах, спроектированных согласно принципам легионов, возвративших этот мир в лоно Империума.
Лев воздвиг Рассветную цитадель на возвышенности, в самой узкой части равнины. Примыкавшие к ней прямые улицы пролегали в строгом геометрическом порядке. Там, где местный ландшафт вздумал противиться задумке градостроителя, он был стерт с лица земли силами Механикума. Ниже, в долине, улицы сплетались в причудливый лабиринт. Такая свободная, но все же организованная планировка должна была символизировать тактические приемы лорда Гора. Хан же решил не увековечивать свое имя в камне, предпочтя лесную глушь и высокогорья. Никто точно не знает, какое наследие оставил за собой магистр Белых Шрамов, но горожане на кухнях поговаривают, будто он делился секретами с дикими племенами и благородными домами где-то на самом краю света.
Одной из немногих улиц, объединявших разноликий город, была Виа Аргентум — широкий и прямой как стрела проспект, пересекавший всю долину от низовья до высеченной в желтых скалах крепости. Рэвен приложил руку ко лбу, вглядываясь в причудливый горный пик, искусно сформированный в большей степени человеком, чем природой.
Вокруг его талии обвились женские руки, запахло жасминовым маслом, которым любила натирать кожу Ликс. Рэвен чувствовал, что она по-прежнему раздета, и задумался, успеет ли еще разок побывать с ней в постели, пока за ним не придет мать.
— Нервничаешь? — спросила Ликс.
Рэвен посмотрел на мраморный купол цитадели. Первые утренние лучи горели в бронзовых перекрытиях, соединявших голубые кессоны. Рассердившись за подобное предположение, юноша тряхнул головой.
— Нет, — ответил он, отталкивая Ликс. — Меня готовили к ритуалу Становления с тех пор, как мне исполнилось десять. Я прекрасно знаю, кто я, и готов ко всему, что может произойти. Если даже такой олух, как отец, выдержал испытание, то мне нечего бояться.
— Говорят, перворожденный сын дома Тахар погиб, а трое его братьев сошли с ума во время обряда.
— Дом Тахар? — усмехнулся Рэвен. — А чего ты ждала от кочевников, до сих пор жгущих навоз и не способных даже построить нормальный город? Наверняка какой-то занюханный шаман, вырядившийся сакристанцем, сдуру залил им священный яд наги в нейроразъемы.
— Не злись, — сказала Ликс, — ты должен быть спокоен. Отпечаток трона Механикум зависит от твоего психического состояния в момент воссоединения.
Рэвен развернулся к Ликс и расхохотался. Это был очень недобрый смех.
— А, ты у нас теперь жрица Механикума, что ли? Ну, давай, открой мне свою кладезь секретов, или твои познания ограничиваются только прописными истинами?
Ликс пождала губы.
— Мне не нравится твое настроение.
— Ты сама его таким сделала, — огрызнулся Рэвен. — В прочем, как и всегда.
Ликс хотела дать ему пощечину, но многовековые генные манипуляции в мужской линии рода Девайн обеспечили Рэвену куда более быструю реакцию. Он перехватил руку девушки, вывернув ее за спину, втолкнул Ликс обратно в комнату и бросил лицом вниз на кровать. Она повернулась на спину, он распахнул халат. На лице ее вновь появилась смесь отвращения и обожания. Ликс была такой с детства.
Однако, прежде чем Рэвен успел что-либо сделать, дверь в его покои открылась, и в комнату решительно вошла величественная дама в длинном платье из блестящей чешуи. Голову женщины венчала корона из шкуры наги. За ней последовали ослепленные ядом слуги. Каждый нес в руках платье для Рэвена на выбор.
