Такие люди всегда были и будут, — говорила мать. — Все это оттого, что их собственная жизнь пуста! Они страдают нездоровым любопытством в отношении людей, чья жизнь наполнена событиями, а от зависти стараются использовать любую возможность, чтобы их унизить. Будем надеяться, что никто из нас не станет таким!
И в Западном, ив Восточном Полдери было немало таких, как миссис Фанни. Люди с восточной стороны нашей реки считали тех, кто живет на стороне западной, почти такими же «иностранцами», как и тех, что живут по другую сторону реки Тамар. Миссис Фанни всегда говорила о них: «эти западные полдерцы» — с определенным презрением, а я смеялась, слыша, как ее западные соседи высказывались об обитателях восточной стороны с тем же презрительным превосходством.
Я любила нашу маленькую гавань с рыболовными лодками, покачивающимися на волнах и привязанными к большим железным кольцам, вмурованным в набережную так, что, проходя по ней, приходилось посматривать под ноги.
«Добрый день, мисс Анжелет!» — говорили мне рыбаки.
Анжела — мне не нравилось это имя, на самом деле меня звали Анжелет. Моя мать, очень интересовавшаяся семейной историей, рассказывала мне об одной из прабабок, живших во времена гражданской войны. Ее звали Анжелет — так в то время произносили это имя, — и я была названа в ее честь. Боюсь, уменьшительная форма имени меня и вовсе не устраивала, но люди постоянно использовали ее, думая, что, в конце концов, я привыкну.
Все знали, кто я — «та самая из Кадора, мисс Анжела, которая, может статься, унаследовала бы это имение, если бы не мистер Джек». Представляю, как все говорили, когда он родился: «Ну ладно, что мальчик, ему и положено быть хозяином, а для девочек тут уж больно неподходящее место».
Я хорошо знала людей, окружавших меня. Временами я догадывалась, что они собираются сказать, еще до того как они открывали рот. Старая миссис Фанни с ее любопытными глазками, охотящимися за тайнами; или миссис Полдрю, жившая в маленьком домике на краю Западного Полдери, таком же аккуратненьком, как она сама. Я знала, что перед тем, как улечься спать, они шарят под кроватями, чтобы узнать, не скрывается ли там какой-нибудь мужчина: так они хранили свою честь, на которую давным-давно никто не собирался покушаться! Был там еще Том-Рыба, всегда поджидавший прибытия улова с тележкой на колесах. Он катил ее через оба городка и через ближайшие деревушки, выкрикивая: «Рыба! Свежая рыба прямо из моря! Выходите, женщины! Том-Рыба уже у дверей! Я здесь, мои милашки!» Жила здесь и мисс Грант, державшая лавку с шерстью и сидевшая за прилавком, занимаясь вязанием в ожидании покупателей. Были еще булочники, пропахшие соблазнительными запахами хлеба. Было семейство Пенджели, торговавшее всем, чем угодно — от наперстков до сельскохозяйственного инвентаря; и был, конечно, «Приют рыбака», куда направлялись мужчины, распродавшие улов, чтобы пообщаться друг с другом. «Пустить по ветру все, что выловили в море или вырастили на земле», — комментировала это миссис Фанни, сидящая у окошка и поглядывавшая на выходящих из корчмы. «Старому Пеннилегу следовало бы призадуматься, прежде чем обслуживать их», — укоризненно замечала она. Она считала, что старина Пеннилег, хозяин корчмы, давным-давно должен гореть в адском пламени.
Меня очень интересовала миссис Фанни. Я любила смотреть на нее, когда она сидела с библией на коленях, водила по строчкам пальцем и шевелила губами. Меня удивляло, зачем она этим занимается? Ведь я знала, что читать она не умеет!
Я любил сидеть на бухте каната, пропахшего запахом моря, и прислушиваться к шуму волн, разглядывая море и размышляя о тех людях, которые отправлялись в неизвестность, чтобы исследовать мир, о людях, вроде Дрейка или Релея. Я хорошо представляла себе паруса, полощущиеся на ветру, и босоногих матросов, бегом выполняющих команды, которые отдаю я, стоя на мостике. Я представляла себе испанские галионы, полные сокровищ, которые мы возвращаем Англии. Я постоянно жила в мире мечты! Частенько я представляла себя Релеем или Дрейком, но с этими мечтами было не так просто, — волей-неволей мне приходилось менять свой пол! Но были и другие, в которые я погружалась еще чаще: я становилась доброй королевой Бесс, посвящающей этих людей в рыцарское звание. Да, так было удобней, я очень хорошо представляла себя великой королевой: три тысячи платьев и красный парик, а еще власть… великая власть! Иногда, впрочем, я бывала и Марией Стюарт, королевой Шотландии, идущей на казнь. Я произносила с эшафота такие трогательные речи, что никто не мог удержаться от слез. Сам палач был настолько растроган, что отказывался рубить мне голову! Одна из моих придворных дам, восхищавшаяся мною, настаивала на том, чтобы занять мое место. Мы пытались отговорить ее, но она настояла на своем! А потом… я притворялась ею до тех пор, пока не появлялся храбрый мужчина и не спасал меня! Мы жили счастливо и спокойно до самой старости, и никто далее и не подозревал о том, что я была королевой, поскольку все считали, что королева казнена в замке Фонтигрей!
Эти мечты были для меня более реальными, чем все, что происходило вокруг. Все это было до тех ужасных событий у пруда Святого Бранока. После них я изменилась и уже не решалась погружаться в мечты, которые могли возвратить меня к этим событиям.
Кадор располагался примерно в четверти мили от двух городков Полдери, расположенных по обе стороны реки. Наш дом стоял на холме, спускавшемся к морю. Дом был просто великолепен — с его башнями, бойницами и стенами из серого камня, выдерживавшими удары моря и непогоды в течение нескольких веков. Можно было назвать его крепостью. Интересно было ночью лежать в постели и прислушиваться к завываниям ветра в этих каменных стенах, иногда напоминавших пронзительные вопли безумца, иногда — тоскливое скуление испуганного животного. Я увлеченно слушала эти звуки до того происшествия, после которого стала их ненавидеть: они стали звучать для меня предупреждением.
Жизнь в эти дни была очень разнообразна. Я интересовалась абсолютно всем, происходящим вокруг. «У мисс Анжелы нос не сказать, чтоб длинный был, но сует-то она его везде», — таков был приговор миссис Пенлок. Мне очень нравились маленькие домики с побеленными стенами, которые теснились возле мола. Под Рождество мы с матерью отправлялись туда с визитами и вручением подарков, что было в здешних краях старинным обычаем. Дома бедняков состояли из двух темных комнат, разделенных перегородкой, не доходящей до крыши, что, как я поняла, облегчало вентиляцию. В некоторых из домиков был оригинальный предмет обстановки, так называемый «талфат» — что-то вроде полки, расположенной довольно высоко, где спала молодежь, забираясь туда по веревочной лестнице. Единственным источником света служила глиняная лампа в форме свечи с отверстием, в которое наливалось масло, а потом втыкался «пурван» — так местные жители называли фитиль.
Когда мы входили в такой дом, хозяйка смахивала со стула пыль и приглашала мать присесть, а я стояла рядом, широко раскрыв глаза, с интересом осматриваясь и выслушивая рассказ о том, как справляется Дженни с обязанностями служанки в доме священника, или когда их Джим должен вернуться с моря. Моя мать должна была быть в курсе всех дел, это входило в круг обязанностей хозяйки большого имения.
