Ну, да что там! Деваться-то некуда. Только и осталось, что Пепе Одноглазого сердечно помянуть, Задницу этого до ворот дотащить, стреножить, чтобы не похромал куда не следует…
Уже на крыльце понял – бьют. Да не просто, а от всей души. Визг женский, крики, а в перерывах «бух-бух!», «бух-бух!». И громко так! Мне даже показалось, что по железу колотят. Вроде как в кузнице. Взялся я за ручку дверную…
– Сеньоры! Ради Господа, сеньоры! Не трогайте его! Бу-бух!
Ясно! Лупят, и славно лупят. И вроде как действительно по железу. Но не в кузнице, это уж точно. Душевное это местечко – заведение папаши Молинильо!
А как вошел, как огляделся…
– Не трогайте, не трогайте его!
Его – которого лупят, понятное дело. Длинный такой дядька, худой, поперек пола неметеного разлегся, встать пытается. Да где там! Рядом трое, чернобородые, в шароварах цветных, в платках пестрых…
Бу-бух!
Ах вот оно что! Дядька-то в латах. Вот почему я о кузнице подумал! Как они еще ноги себе не отбили? Башмаки, конечно, тяжелые, и подметки деревянные…
– Не трогайте его, сеньоры! Сеньор, сеньор, заступитесь!
Вот и дама! Да не простая, в дорожной маске , плащ не какой-нибудь, генуэзский, сразу видно. Неужели без слуг? Ага, и слуга имеется, вон он, к стеночке прижался, мешать не хочет…
Бу-бух!
Служаночка-козочка тоже подальше отошла, глазенками лупает, а папаша Молинильо, само собой, за стойкой, кружки протирает. И не видит ничего, и не слышит…
– Сеньор, сеньор, ради Девы Святой, вмешайтесь, они же его убьют!
Кажется, это мне. Я даже оглядываться не стал. Хватит с меня и Задницы. Мне бы кружку кислятины здешней пропустить да Куло подковать…
– Сеньор!!!
– Ладно! – вздохнул я. – Эй, парни, вы там прервитесь, мне пройти надо!
Прервались. Прервались – и плохо так на меня посмотрели.
Они – на меня. Я – на них.
Все ясно, гуртовщики из Месты . И одеты сходно, и плащи-сайяли в углу грудой свалены. Это мне все ясно. А им?
– Тебе что, парень, тоже захотелось?
– Мне? – восхитился я.
Дагу, что у пряжки висит, даже поправлять не стал. Не слепые, заметят. И дагу, и белый платок на голове, и поясок-агухету с бляшками, и серьгу в левом ухе – серебряную.
– А-а, с Берега, что ли? Ну, проходи! Эй, ребята, пошли хлебнем по кружечке!
Заметили! Они, конечно, Места, ну, а мы – Коста . Тоже не сушеные тараканы.
Звякнуло, грюкнуло. Этот дядька, который в латах, отползти пытался. Поглядел я на него…
– А ему нальем?
– Ему? – хором-басом. – Ему?!
Между тем наш латник умудрился перейти на четвереньки. Плохо это у него получалось. В латах оно не очень удобно, к тому же левая рука…
Всмотрелся я, присвистнул, головой покачал:
– Так он же калека! Вы чего, парни, калек бить начали?
– Видел бы ты этого калеку! – возмутился кто-то, но уже тоном пониже. Отходчивые они, здешние гуртовщики.
Пойло оказалось пойлом, олья – ольей, парни из Месты – парнями из Месты. Не лучше и не хуже. Зря о них всякое болтают, будто и разбойники, и грабители. Обычные гуртовщики, спокойные даже – если, конечно, ближе чем на лигу к ним не подходить. Ну, мы-то, ребята с Берега, их не боимся. У нас с Местой вроде как перемирие.
В общем, выпили по пол-асумбре , кружками стукнулись ради знакомства.
– Начо Бланко к вашим услугам, сеньоры, – сообщил я. – А назовете Бланкито – в ухо дам!
– Это который Бланко? – поинтересовался самый бородатый. – Который от Пабло Калабрийца?
Слышали! Тесен мир!
– Так ведь, Начо, или мы сами не видим? Калека он, понятное дело, мы калек и пальцем не трогаем. Так и сидел бы тихо! Мы, значит, зашли, винца спросили, я козе этой, служанке тутошней, леща дал, как водится, а он…
«Он» – тот самый латник. Меч выхватил, заорал…
– И ведь чего заорал-то? Уйдите, мол, людоеды, от прекрасной инфанты! Мы-то людоеды? Обидно даже! А инфанта… Тьфу, и сказать стыдно. Ну как такого не отделать?
Защитника прекрасных инфант мы усадили на лавку, вручив кружку все той же кислятины. Я почему-то ждал, что дама, которая в маске, к страдальцу тут же подбежит – платочек к синякам прикладывать. Ан нет, вина заказала (не здешнего – неаполитанского) и в сторону отвернулась. Вроде как неинтересно ей стало.
…Неаполитанского! Обидно даже. Сколько по Кастилии нашей да по Арагону ездил, ни разу приличного винца не выпил. Местного то есть. А все мавры, будь они! Вот и приходится сеньорам важным, у кого золотишко в кошелях позвякивает, неаполитанское пить (нам с Калабрийцем забота!). Говорят, посадили виноградники в Малаге и в Хересе, но когда еще они вырастут! Да и вырастут ли?
Ну, неаполитанское – это для господ. Нам и кислятины хватит.
А между тем сеньоры гуртовщики…
– Да знаю я его, калечного! – это уже другой, тоже бородатый. – Ему башку под Малагой отшибло. Ездит где попало и принцесс с инфантами защищает. А как кто не понравится, словами плохими обзывается. Мол, великан злобный, или, как сегодня, людоед. Или там, колдун. Добро бы обзывался, так ведь драться лезет. Железо хватает!
«Железо» – старинный, в пятнах ржавчины меч, мы закинули в угол. Тяжеленный оказался!
Слушать про чудачества этого железнобокого пришлось довольно долго. Мой Куло никак не хотел подковываться, к тому же жара аж через ставни закрытые заползала. Даже здешняя олья показалась мне получше тамошнего пекла. Спешить я особо не спешил, осел мой – тем более, так что можно и в холодке посидеть, про борца с великанами послушать.
– Таких, как он, Начо, вообще на цепи держать надо. Идальго странствующий, понимаешь! Да пес с ним, с рыцарем, прости Господи, этим. Ты лучше расскажи, что у вас там нового на Берегу?
Спросил, называется! Это все равно если бы я поинтересовался, что нового у ихних овец. Стадо сюда, стадо туда, тут волки, там собаки. И у нас, на Берегу, все то же. Тартана с Сицилии, фелюга с Корсики. И волки с собаками, опять же.
Ну, мы люди вежливые, ответим.
В общем, приятная вышла сиеста.
Свой закон есть у пикаро:Коль живой – живи минутой,Кто считал, осталось сколько,Если ходишь ты по краю?Все – твои! Винишко в кружке,В миске – олья иль поэлья,А за стойкою девчонкаВ безрукавке, в юбке пестрой,Не отходит, строит глазки.Много надо ли живому?Не откладывай на завтра!Может, завтра ждет веревка,Может, зыбкая пучинаНад башкой сомкнётся шалой,Иль тебя вдогон достанетМавританская стрела?
Сквозь ставни раскрытые прохладой вечерней веет, сеньоры гуртовщики только что откланялись, слуга, тот, что при сеньоре, которая в маске, вещи стал укладывать. Пора и мне. Не ночевать же в здешнем сарае! Как раз по холодку до «Черного петуха» доберусь, а там и винцо получше, и служаночка, хоть и не инфанта, а не в пример смазливее.
