Бездомное детство не было беспечным, но дни проходили в простых заботах о том, как бы поесть, укрыться от сырости и холода, а когда выдавался случай, то посмеяться и поиграть. Такую чистую жизнь мне довелось испытать с тех пор лишь один раз, более века спустя, и уж тогда я трепетно дорожил этим счастьем, зная по опыту, как легко можно его лишиться. Когда те безмятежные годы закончились величайшей трагедией всей моей жизни, я хотя бы мог сказать себе, что не растратил их зря и пережил каждый миг мучительной любви во всей его полноте. Это было слабым утешением и не могло залечить моих душевных ран, но насмешник Бог распределяет наш жребий по своей прихоти, неисповедимой для человека, какие бы вопросы он ни задавал.
Дитя улиц, я развлекался тем, что бегал наперегонки и дрался с Паоло, который был сильным и вспыльчивым. Его пылкий темперамент был под стать цыганской крови. Я всегда оставался побежденным, до того раза, когда мы фехтовали палками на заросшей травой площади близ церкви Санта Мария Новелла[3] в западной части города у его высоких стен из серого камня. Стоял ясный весенний день, слабый ветерок носился под бескрайним голубым небом, покрывая рябью серебристо-голубую гладь Арно. Дело было накануне праздника Благовещения. Здесь любили проповедовать могущественные ревнители веры — монахи-доминиканцы, но сегодня они заперлись у себя, готовясь к празднествам. Просторную площадь заполонили толпы народа: бегали и играли мальчишки, наемные солдаты, называемые кондотьерами, играли в карты и свистели вслед женщинам; женщины сплетничали, а их дочурки цеплялись за пышные складки парчовых юбок. Чесальщики и красильщики шерсти и их хозяева высыпали из лавок, чтобы пойти обедать; нотариусы и банкиры вышли будто бы по делам, на самом же деле лишь для того, чтобы сполна насладиться редким солнечным деньком сумасбродного марта. Нищие вроде нас повылезали из своих пристанищ под деревянными мостами через Арно. Я увидел, как мальчики, дети знатных господ, практиковались в фехтовании, и даже остановился посмотреть. На них были накидки из тонкой шерсти, и они тыкали друг в друга тупыми деревянными мечами под бдительным присмотром учителя. Я подбежал поближе, чтобы подслушать его наставления: во мне жила жадная любознательность, к тому же я легко запоминал все услышанное. У шалуна Паоло на уме было другое. Он схватил с земли палку и ткнул ею в меня, дико зафыркал, передразнивая мальчишек.
— Защищайся, Бастардо! — крикнул из-за спины Массимо и бросил мне палку.
Я поймал ее и ловко развернулся как раз вовремя, чтобы отразить удар Паоло. К счастью, я успел; Паоло не собирался меня ранить, но он плохо соображает и может нечаянно покалечить. Он встретил меня широкой улыбкой, и я сделал вывод, что он хотел позабавиться за счет этих богатеньких сынков. Я поклонился ему, а он поклонился в ответ. Вскинув фальшивые мечи, мы закружились, изображая знатных детей, передразнивая их жеманные движения и напыщенный вид. Кондотьеры неподалеку хрипло захохотали, и мальчишки не стерпели насмешки.
— Давайте-ка проучим этих голодранцев! — крикнул самый высокий и бросился на Паоло.
В следующий миг нас окружили пятеро и пустили в ход свои деревянные мечи против жалких палок. Кондотьеры радостно заулюлюкали. Паоло был силен как бык и почти сразу сбил с ног двух мальчишек. У меня силенок было поменьше, так что я просто уклонялся от ударов и проворно отскакивал в стороны. Краем глаза я увидел, как Паоло упал и из его носа струей хлынула кровь. Во мне вспыхнула такая злость, что я кинулся на мальчишек. Я махал палкой, тщетно пытаясь ударить кого-нибудь, и палка сломалась пополам. Поднялся насмешливый хохот, и я понял, что на этот раз кондотьеры смеялись надо мной. Это разозлило меня еще больше, и я бросился на своих противников с обрубком палки. Жалкие потуги! Двое мальчишек подлетели ко мне с двух сторон и одновременно обрушили оба меча. Я упал навзничь. Ребра вонзились в бока, дыхание застряло в груди. Кондотьеры загоготали.
— Что же ты, мальчик! — сказал незнакомый старик, склонившись надо мной. — Так ты добьешься, что тебя убьют.
Я не заметил его на площади, но поглазеть на драку уже собралась внушительная толпа. Флорентийцы ничего так не любили, как неравные стычки; с каждой минутой людей собиралось все больше, желая отхватить и свой кусочек веселья в канун праздника. Старичок был низенький и тучный, на вид простодушный, но его живые глазки, казалось, замечали и понимали все и сразу.
— Били моего друга! — кричал я, силясь подняться. — А они смеются надо мной! — Я ткнул пальцем в кондотьеров.
— Это Бог над тобой смеется, — сказал старик с таким сочувствием в проницательном взгляде, с каким на меня еще никто никогда не смотрел, и потому эти слова тотчас же навсегда запечатлелись у меня в сердце. — Что же ты сломанной палкой-то?
— У меня больше ничего нет!
— Неправда.
— Правда! Поглядите!
Я выставил перед ним обе ладони. Жалкая палка выскользнула из дрожащих пальцев.
Старик покачал головой и присел рядом на корточки.
— Парень, у тебя есть не только то, что можно удержать в руках. Это меньшее из того, что тебе принадлежит. То, что внутри тебя и чего ты не видишь, — вот чем ты должен защищаться.
— Не понимаю, — сказал я, вглядываясь в его лицо.
— В тебе есть многое. Разные свойства, подобные краскам или формам, из которых складывается красота великой картины, — серьезно сказал он. — И в тебе дремлют целые страны. Вот твое жизненное приданое!
— Во мне нет ничего, кроме улицы, — заныл я.
— Если так, то это флорентийская улица! Может, ты и тощенький коротышка, но ведь ты флорентиец, разве нет? А флорентийцы наделены великими душами. Нам дано воображение, творчество, ум. Из нас выходят лучшие художники и ученые. Вот почему мы славимся острым умом и сообразительностью, тем, что называется индженьо![4] В тебе тоже есть частица его, иначе ты бы не выжил на улице! — Он подмигнул мне, кивнув без осуждения на мои грязные лохмотья. Он явно не смотрел на меня свысока из-за моего происхождения. — Если ты слабее противников, если их больше и они бросают тебе вызов, загляни внутрь себя, найди свой индженьо, выросший на флорентийских улицах, и пусть он тебе поможет.
— Как это? — Я через силу втянул воздух и обхватил руками ноющие ребра.
— Я видел, как ты слушал учителя фехтования, пока не началась эта драка. Ты же не глуп. Ты умный, если умеешь слушать тех, кто знает больше тебя. Ты же можешь защищаться обманным приемом. Неожиданность, прием и увертка — вот твое оружие!
— Давай, девчонка-безродная, — презрительно крикнул один из богатеньких мальчиков. — Посмотрим, как ты дерешься своей сломанной палкой!
— Против троих? — прошептал я, еле сдерживая дрожащий подбородок. — Они большие и сытые!
