Я не сделала Мануэлю замечания, но доказала ему, что я быстрее его. Больше он на моих уроках никогда не осмеливался заполнять цифровые ряды, однако это тайное увлечение с тех пор связывало нас. Мне давно уже бросалась в глаза рассеянность этого пубертатного подростка. По большей части он безучастно сидел на своем стуле, накручивая на указательный палец прядку волос.
В учительской у нас часто сплетничают, в основном о пустяках. Например, мои коллеги-мужчины то и дело пренебрежительно отзываются о маленьких «Лолитах», как они называют между собой любительниц носить короткие майки, оголив пупок и поясницу. Скорее всего, своим язвительным осуждением они хотят затушевать собственную похотливость. Я же предпочитаю помалкивать и думать о своем.
Подростковая мода становится все раскованней, не в последнюю очередь для того, чтобы эпатировать педагогов и воспитателей. Татуировки, пирсинг, стикеры, клейма, сползающие брюки, слишком тесные, слишком просторные или слишком откровенные майки — все это прельщает не только девочек, некоторым мальчишкам тоже хочется выделиться подобным образом. Другие подростки, наоборот, ходят как начинающие банкиры или образцовые монастырские воспитанницы. В конце они все это перерастают. Я сама в школьные годы находила красивым длинное — до икр — вышитое индийское платье, но оно, к моему великому огорчению, настолько понравилось моей матери, что она купила себе такое же, отбив у меня тем самым всякую охоту его носить. Может, посоветовать этот рецепт измученным родителям: пусть татуируются и дырявят себя, как их дети, чтобы отравить им радость.
На мой взгляд, Мануэль отличается от всей своей компании, с которой тусуется на переменах. Он, почти как все, носит джинсы и кроссовки, но — если не считать сверхдлинного шарфа и маленьких круглых очков — на нем нет ничего модного и никаких нательных украшений.
Юлиан, его лучший друг, тоже держится особняком. Из-за голоса одноклассники прозвали его «теткой». У него как раз ломается голос, и его альт одновременно высокий и хриплый. Можно принять его за старческое дребезжание, когда он говорит. Может, дело еще и в том, что Юлиан растет у бабушки и поневоле приноравливается к ней. Его бабушка — необычная женщина. Она входит в число «старозеленых», связана с антиглобалистской сетью «attac» и на последнем родительском собрании была единогласно (как это часто бывает, безальтернативно) избрана председателем. Она отнеслась к выборам хладнокровно и при этом невозмутимо вязала черно-красный жакет, который называла ламберджеком. До меня дошли слухи, что она регулярно выполняет домашние задания с Юлианом и Мануэлем и при всяком удобном случае подстрекает их к революции.
Почему Мануэль подружился именно с Юлианом, догадаться нетрудно. Эта удивительная бабушка и есть центр притяжения. Как раз она и связала для своего внука и его друга эти благородные шарфы: не из шерсти, а из шелковой пряжи изысканной расцветки.
Мне иногда так и хочется погладить Мануэля по темным кудрям: не прощупываются ли там зачатки маленьких рожек. Он напоминает мне картину, что висит в спальне моей матери: козлоногий Пан, который, прячась в камышах, подкрадывается к нимфам.
Я вполне могла бы быть его матерью. По каким-то причинам его родная мать живет в другом городе. Отец Мануэля рассказал мне об этом в один из приемных дней, которые мы устраиваем для родителей. В отличие от сына он слегка приземистый и, возможно, старше остальных отцов нашего класса. Пальцы на обеих руках у него унизаны кольцами. Хоть ему и далеко до шарма его отпрыска, тем не менее он очень привлекательный.
Классные руководители должны сохранять объективность. Я не говорила с его отцом о мечтательности Мануэля во время уроков. Речь у нас шла о школьной успеваемости, которая у него по некоторым предметам оставляла желать лучшего. Отец спросил, не могу ли я давать ему дополнительные уроки по французскому языку. Я в принципе отказываюсь от репетиторства у своих учеников, потому что при этом легко устанавливается слишком доверительная атмосфера, а в итоге можно потом заслужить упреки в особой благосклонности к «своим». Кроме того, я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, как я живу. Это никого не касается. Отцу Мануэля мой отказ был не вполне понятен, но он не стал настаивать. Я порекомендовала ему свою коллегу.
Биргит охотно бралась за дополнительные натаскивания. Я до сих пор помню, как попросила ее позаниматься с Мануэлем. Было теплое начало лета, и Биргит уже успела аппетитно загореть и благоухала майскими ландышами. На ней было новое светлое платье, провокативный корсаж которого должен был невольно наводить мужчин на мысль, как бы его развязать. К счастью, мы сидели при этом разговоре у нее на открытом балконе. Правда, на следующий день она явилась с этим корсажем и в школу, где коллеги так и таращили на нее глаза.
Мы с ней одного возраста, но я разведена, в то время как Биргит замужем за Штеффеном Тухером. Наши мужья были настолько дружны, что раньше мы вместе проводили отпуск в Провансе, где мы, учительницы, щеголяли перед Гернотом и Штеффеном своим беглым французским. Между нами говоря, у меня запас слов богаче, чем у моей коллеги. Но после развода с совместными поездками было, к сожалению, покончено, потому что какая же одиночка будет разъезжать с супружеской парой?
Я почти ревниво относилась к тому, что отныне Биргит два раза в неделю сидела в своей рабочей комнате с моим маленьким фавном.
— Ну что, теперь дела пошли лучше? — спросила я его однажды, когда Мануэль после урока немецкого задержался в классе.
Он посмотрел на меня с недоумением.
— Я имею в виду, дают ли тебе что-нибудь дополнительные занятия по французскому? — пояснила я.
Мануэль пожал плечами.
— Пока не знаю, — сказал он, продолжая рыться в своих тетрадках. — А вы быстро управились с моим судоку, — сказал он в завершение, покраснел и смущенно усмехнулся: — Похоже, у вас есть навык!
Я приложила палец к губам.
— Пусть это останется между нами, — сказала я и заговорщицки улыбнулась ему.
Мануэль все еще не двигался с места.
— Перемена скоро кончится, — напомнила я, берясь за свою сумку. — Тебе бы не повредило глотнуть свежего воздуха. Или ты хотел сказать что-то еще? Валяй, пока я не ушла.
— Ну, раз вы спрашиваете, — начал он и опять смолк.
Я ждала.
— Как зовут мужа госпожи Тухер по имени? — спросил он.
— Его зовут Штеффен, — сказала я. — А тебе зачем?
— Просто так, — сказал он и вышел из класса.
В раннем детстве родители часто оставляли меня у дедушки с бабушкой. Те были слишком стары, чтобы утолить мою потребность в движении после долгого чтения сказок вслух. Прогулки на игровую площадку были для них далековаты, но они что-нибудь придумывали, чтобы довести меня до физической усталости. Их большой китайский ковер был синим морем, а вкрапленные в него орнаменты и медальоны с цветами выступали из воды подобно островам. Я часами могла прыгать с одного такого острова на другой, иногда с визгом падая в море. Тогда дедушка спасал меня из воды, чтобы я не утонула, и переносил на материк, где бабушка уже поджидала меня с какао и темным печеньем под названием «Русский хлеб». Если я клянчила колу, бабушка уверяла меня, что от пузырьков газа у меня в животе заведутся вши.
