Не могу с уверенностью сказать, против ли я, чтобы она туда зашла. Трудно понять, что я вообще в эту минуту чувствую. К тому же сейчас как будто не лучший момент, чтобы возмущаться: она просто садится с чашкой чая в руке и болтает без умолку. Забавно, но мне как будто даже нравится внимание к моей персоне. Теперь, когда не стало Глена, я ощущаю себя немного одиноко в этом доме.
Дамочка, похоже, из тех, что умеют править ситуацией и брать дело в свои руки. И на самом деле это даже здорово, что кто-то вновь готов мною руководить. Когда мне пришлось в одиночку разбираться со всем, что на меня свалилось, я едва не поддалась панике. Но Кейт Уотерс говорит, будто сумеет разрулить мои проблемы.
И все, что от меня требуется, уверяет она, это рассказать ей о своей жизни.
О моей жизни? Но ведь на самом-то деле обо мне ей знать и неинтересно. Она явилась к моему порогу вовсе не за тем, чтобы слушать историю Джин Тейлор. Она рассчитывает узнать правду о нем. О Глене. О моем муже.
Понимаете, три недели назад мой муж погиб. Его сбил автобус прямо возле супермаркета «Сейнсбери». Все произошло невероятно быстро: вот он стоит рядом со мной, ворча, что я купила не те хлопья, – и в следующую минуту он уже мертв. Обширная черепно-мозговая травма, как мне потом объяснили. Так или иначе, его вдруг не стало. Оцепенев на месте, я просто стояла и смотрела, как он лежит на асфальте. Люди кинулись искать, чем бы его прикрыть. На тротуаре оказалось немного крови. Совсем немного – Глен остался бы доволен. Он вообще не выносил пачкотни и грязи.
Все были так милы и внимательны со мной, все пытались убедить меня не смотреть на его тело. Но не могла же я сказать им, что на самом деле только рада его уходу! Что больше уже не будет этой его причуды.
Глава 2
Среда, 9 июня 2010 года
Вдова
Разумеется, полиция тут же наведалась в больницу. Даже детектив Боб Спаркс заявился в отделение «неотложки», чтобы поговорить со мной о Глене.
Я ничего не стала рассказывать – ни ему, ни кому-либо другому. Мол, говорить мне не о чем, и вообще, я слишком расстроена, чтобы о чем-то толковать. Всплакнула даже малость.
Инспектор Боб Спаркс давно уже прочно вошел в мою жизнь – уже более трех лет тому назад, – хотя с твоим уходом, Глен, он, надо думать, из нее исчезнет.
Ничего этого я, естественно, Кейт Уотерс не говорю. Мы сидим с ней в креслах гостиной, и она легонько покачивает ножкой, обхватив ладонями кружку с чаем.
– Джин, – подает она голос, уже не обращаясь ко мне как к «миссис Тейлор», – последняя неделя была для вас, наверное, особенно ужасной? И это при том, что вам уже довелось пережить.
Я молчу в ответ, глядя себе в колени. Она даже представить себе не может, что я пережила. Да и никто на самом деле этого не знает. Я так никогда и не сумела кому-то об этом рассказать. Глен говорил: молчание лучше всего.
Некоторое время мы сидим в безмолвии, после чего гостья решает сменить тактику. Она встает с кресла и берет с каминной полки наше с Гленом фото, где оба мы чему-то смеемся.
– Вы здесь такие молодые. Это еще до того, как вы поженились?
Киваю.
– А вы до этого долго друг друга знали? Еще со школы?
– Нет, не со школы. Мы встретились однажды на автобусной остановке, – начинаю рассказывать я. – Он был очень симпатичным и сумел меня там чем-то рассмешить. Мне тогда было семнадцать, я стажировалась в парикмахерской в Гринвиче, а он работал в банке. Он был немного меня старше, носил солидный костюм и дорогие ботинки. Вообще, сильно от меня отличался.
Я стараюсь придать своим словам этакий романтический налет, и Кейт Уотерс тут же на это клюет – что-то быстро строчит в блокноте, взглядывая на меня поверх своих очочков, и этак понимающе кивает. Но меня-то этим не проведешь!
На самом деле ничего такого уж романтического в Глене не было. Свидания наши проходили главным образом в темноте: в кино, на заднем сиденье его «Эскорта» или в парке, – и особо о чем-то поговорить времени у нас не было. Зато я хорошо помню, как он впервые сказал, что любит меня. Я тогда вся пошла мурашками, ощущая буквально каждую клеточку своего тела. Первый раз в жизни я по-настоящему ожила. Я призналась, что тоже люблю его – безумно люблю. Что не могу ни есть, ни спать, не думая о нем.
По дому я тогда бродила как во сне, и мама говорила, что с моей стороны это какая-то «одержимость». Не знаю точно, что она под этим подразумевала, но мне действительно хотелось быть с Гленом каждый день и час. И вдруг, представляете, он сказал мне, что чувствует то же самое! Мне кажется, мама меня просто малость ревновала. Ведь она во всем тогда рассчитывала на меня.
– Она чересчур за тебя цепляется, Джинни, – заметил Глен. – Это ж ненормально – везде и всюду ходить с дочерью.
Я попыталась объяснить, что мама просто боится выбираться из дома одна, но Глен сказал, что это всего лишь ее эгоизм.
Со мной он вел себя так покровительственно! В пабе занимал мне место подальше от барной стойки («Не хочу, чтобы тебе было слишком шумно».), а в ресторанах за меня заказывал блюда, чтобы я могла отведать что-нибудь новенькое («Попробуй-ка, Джинни. Тебе это непременно понравится».). Я послушно пробовала, и порой эти новые кушанья и впрямь были чудесными. Если же нет – я ничего ему не говорила, боясь задеть его чувства. Когда я что-то делала не так, Глен умолкал, уходя в себя, и мне это страшно не нравилось. Я чувствовала, будто его разочаровала.
Я никогда прежде не ходила с таким парнем, как Глен. С таким, который знает, чего хочет добиться в жизни. Другие были всего-навсего мальчишками.
Когда два года спустя Глен делал мне предложение, он не стал опускаться на колено. Он крепко прижал меня к себе и сказал:
– Ты принадлежишь мне, Джинни. Мы оба принадлежим друг другу… Давай поженимся.
К тому моменту он, кстати сказать, успел полностью покорить мою матушку. Он приходил к нам неизменно с цветами, говоря ей что-то типа: «Скромный пустячок для другой женщины моей жизни»[1], чем вызывал у нее польщенный смешок, и потом подолгу мог с ней обсуждать «Улицу Коронации»[2] или же королевское семейство, и маме это очень нравилось. Она не раз мне говорила, что я счастливица. Что он, дескать, вывел меня в свет и теперь сделает из меня что-нибудь стоящее. Она уже не сомневалась, что он станет окружать меня заботой – и так оно, собственно, и вышло на самом деле.
