Рою и размышляю: что отец собирался рассказать? Сто пудов, про торгаша. Не зря спрашивал: «Знаешь, у кого работаешь?» А я сегодня череп нарыл. Одно к одному. Это же, блин, детектив! Если отец вечером опять не придёт, то пойду к нему спросить, что он имел в виду. Хотя он не любит, когда без предупреждения… Вспомнил, и опять обида взяла.
Слышу, на улице за забором кто-то сигналит, будто ненормальный. И орёт:
– Андрей! Эй, Андрей!
Вылезаю из ямы, подхожу к забору. Ну, кто там ещё? Белый фургон – скорая помощь. За рулём – чёрт худой, усатый, черномазый. Али, водитель больничный. Мы с ним вроде как кореша. Кричит из окна кабины:
– Андрей, садись быстро. Поехали!
Он всегда как на пожар. Всю дорогу одно: «быстро-быстро», «давай по-быстрому». А меня злость разбирает. Вчера отец времени для меня не нашёл, а сегодня даже машину прислал. Бросай, сынок, дела и – к нему. Быстро-быстро!
– У тебя, – спрашиваю, – лёд, что ль, в жопе загорелся?
– Братан, кончай базарить, – Али кричит. – Времени нет!
Ништяк себе заход.
– Ну ты, Эйнштейн, пространство-то хоть осталось? – спрашиваю.
С юмором у Али – всю дорогу проблемы. Не врубается.
– Эй, садись, говорю!
– А дальше что? Лекцию о времени прочитаешь?
– Отца твоего убили.
Я сначала не понял. Он по новой:
– Твоего отца! Убили!
Я понял, но не поверил, а когда поверил, время исчезло. И пространство, наверное, тоже. Пока я ехал, за ветровым стеклом висела мутная пелена, в которой растворились и глухие глинобитные заборы на окраине посёлка, и высокие тополя вдоль дороги, и пустые хлопковые поля, расстилавшиеся до дальних гор. Я будто оглох и онемел. Голос Али доносился до меня откуда-то со стороны, из другого измерения: главврач приказ дал… туда ехать… тело забрать… крюк сделал… за тобой заехал…
Остановились на краю какого-то солончака. Кучка людей. Рядом – чёрная волжанка. Я выпрыгнул из кабины. Люди оглянулись, расступились. Отец лежал на спине. На одежду, перепачканную грязью, налипли репьи, будто его волокли по земле. Кровоподтёк на пол-лица.
Я будто ослеп. Не видел ближних холмов и дальних гор. Не видел стоящих вокруг. Видел только глубокую борозду поперёк его шеи. Тонкую линию, прорезающую вспухшую плоть. Я будто оглох. Не слышал, как шуршит ветер. Не слышал, как шепчутся окружающие. Немного погодя разобрал, что рядом, но будто за какой-то стеной, говорят:
– Ну что ж, надо тело забрать.
Сначала я даже не понял. Захлёстывало чувство страшной непоправимости. Меня будто на куски разрывало. И зовёт кто-то. Меня. По имени. Озираюсь. Районный прокурор. Стараюсь понять, что он говорит.
– Большое горе, Андрей… Очень тебе сочувствую. Крепись…
Кивает Али:
– Давай, грузи.
Али распахнул задние дверцы фургона, выволок раскладные брезентовые носилки и разложил их рядом с отцом. Я очнулся:
– А следствие?!
– Дело трудное, – говорит прокурор. – Свидетелей нет. Очень трудное дело. Но разберёмся. Следствие проведём обязательно.
Врёт он! Никакого следствия не будет. У него это на морде лица написано большими буквами.
Я закричал:
– Почему следы затоптали?! Даже собака не найдёт.
– Андрей, – мягко сказал прокурор, – собака в таких случаях не нужна.
Его глаза будто закрыты какой-то заслонкой. Как таджики говорят, на лицо ослиную шкуру натянул. Я огляделся. Следователя – его все в посёлке знают – среди стоящих вокруг людей не было.
– Где следователь?! Где фотограф?
– Андрей, – сказал прокурор, – не учи меня, как надо работать.
– Почему не начинаете следствие?!
– Обязательно начнём. Проведём расследование, выясним… Обязательно, непременно.
– Ничего не выясните! Вы… всё на тормозах спустите.
– Андрей, я тебя прощаю. Ты нехорошие слова сказал, но понимаю, что чувствуешь. Мне тоже горько. Твой отец моим другом был. Очень хорошим другом…
Но у меня от бешенства сорвало крышу, и я плохо соображал, что говорю.
– Не хотите следствие проводить, да? Мне самому, что ль, расследовать?
Прокурор перебил меня по-русски:
– Ты умный парень, не делай глупостей. Сам знаешь, время сейчас опасное. Не надо такие слова говорить. Пожалеешь…
– Угрожаете?
– Ты кто такой, чтоб я тебе угрожал?!
Прокурор жабры раздул, дерьмо из него так и попёрло:
– Учишь, как следствие вести? Научись сначала со старшими разговаривать! Что ты вообще знаешь? Тебе брюхо распори, в нём и буквы «алеф» не найдёшь… Ты как твой отец! Тот хоть людей лечил, оттого его и терпели. А тебя за что терпеть?!
Я окончательно взорвался:
– Отца терпели?! Если бы он вас не лечил, вы все бы передохли! От обжорства. Я сам найду, кто его убил! В посёлке ничего не добьюсь, в Душанбе поеду. Пусть пришлют бригаду. Я ваш гадюшник разворошу. Я найду, кто…
Он глаза выкатил, смотрит на меня, будто сожрать хочет, но обуздал себя. Отвернулся. Скомандовал, ни на кого не глядя:
– Забирайте.
Никто даже не шевельнулся.
Меня трясло, но я не хотел, чтобы к отцу прикасались чужие. Нагнулся и подсунул руки под плечи отца. Посмотрел на Али… Он поколебался, подошёл и неохотно взялся за ноги. Мы приподняли тело. Оно было очень тяжёлым и прогибалось пониже пояса.
– Сафаров, помоги, – приказал прокурор.
Водитель прокурорский подошёл, ухватился за ремень отцовых брюк и потянул. Мы подняли тело повыше. Голова отца откинулась назад. Мы подтащили тело к носилкам. Я постарался опустить его, чтобы голова не стукнулась о брезент. Вдвоём с Али мы взялись за ручки носилок, отнесли их к «скорой помощи» и задвинули в фургон. Я сел рядом с носилками. «Скорая» тронулась. Я придерживал отца, чтобы его не мотало на ухабах. Только тут я заметил на смуглых и крепких отцовых руках ссадины и синяки. Его держали. Он был сильным. Один человек с ним бы не справился. Их было несколько. Я гнал от себя страшные картины того. Не мог их вытерпеть. Гасил их, но они вспыхивали вновь и вновь.
Очнулся я, когда щёлкнул замок. Али раскрыл дверцы.
– Брат, давай вынесем…
Я вытер сухие, без слёз глаза и взялся за ручки носилок. Брезентовое ложе, лязгая нижними скобами, поехало по металлическим полозьям. К распахнутой «скорой» подскочили парни в белах халатах. Перехватили носилки, понесли.
Спрыгиваю на землю. Домик, белёный извёсткой, в глубине больничного двора. Морг. Люди у входа. Застыли неподвижно. Молча. Как тени. Отец на носилках уплывает в раскрытую дверь морга.
