Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Я понимаю, почему миссис Вермут выбрала наш дом. В каком-то смысле она такая же, как мы.
– Ну, пойдемте.
Я послушно иду за ней по узкому змеящемуся коридору. В детстве я могла проехать здесь на роликах в полной темноте. По пути миссис Вермут включает свет, и меня вдруг посещает чувство, что я иду прямиком в камеру смерти.
– По новостям говорят, его казнят через пару месяцев…
Я подскакиваю. Сиплый прокуренный голос за моей спиной принадлежит мистеру Вермуту. Он словно прочел мои мысли.
Я молчу, пытаясь проглотить ком в горле. Сейчас он спросит, буду ли я сидеть в первом ряду и смотреть, как эта сволочь загибается. Но старик лишь неловко хлопает меня по плечу.
– Я бы не пошел. Слишком велика честь.
Я ошиблась насчет Херба. Это не первая моя ошибка – и, конечно, не последняя.
Внезапно я со всего маху врезаюсь головой в очередной угол, потому что смотрю не вперед, а на Херба.
– Ничего-ничего, – успокаиваю миссис Вермут. Она поднимает руку, но медлит, боится погладить мою ушибленную щеку, потому что рядом – шрам, отметина от рубинового кольца, что болтался на голой кости моей соседки по могиле. Подарок от Сюзанны на вечную, вечную память. Я тихонько отстраняю руку миссис Вермут. – Забыла про этот поворот, надо же!
– Не дом, а безумие какое-то, – бормочет Херб. – И чем ей не угодил Сент-Пит?!. – Вопрос явно риторический. Моя щека начинает болеть, и шрам тут же отзывается эхом: тоненькое динь-динь-динь.
Коридор наконец выпрямляется. В конце видна обычная дверь. Миссис Вермут достает из кармана фартука ключ и легко проворачивает его в замке. Раньше таких ключей в доме было двадцать пять, все совершенно одинаковые и подходящие ко всем внутренним дверям. Что ни говори, у моего деда были странные представления о практичности.
Нас обдает подвальным холодом. Снизу доносятся запахи гнили, смерти и другой жизни. Впервые за час – с тех пор, как я выехала из дома, – меня начинают одолевать сомнения. Миссис Вермут поднимает руку и дергает за веревку от воздушного змея, что приплясывает в воздухе над ее головой. Внизу загорается голая пыльная лампочка.
– На-ка, возьми! – Мистер Вермут сует мне крохотный фонарик. – Я его ношу с собой для чтения. Знаешь, где главный выключатель?
– Да, – машинально отвечаю я. – В конце лестницы.
– Аккуратней с шестнадцатой ступенькой, – предостерегает миссис Вермут. – Какая-то тварь прогрызла в ней дыру. Я обязательно считаю вслух, когда спускаюсь. Можешь не спешить. Я пока заварю чайку – расскажешь нам про дом, хорошо? Мы оба с удовольствием послушаем. Верно, Херб?
Херб хмыкает, наверняка с тоской представляя, как одним ударом клюшки отправляет белый мячик в синее флоридское море.
На второй ступеньке я замираю и оборачиваюсь. Если кто-нибудь сейчас закроет дверь, меня не найдут и за сотню лет. После встречи со смертью я отнюдь не стала ее недооценивать – разумеется, она еще вполне может добраться до везучей шестнадцатилетней девчонки.
Миссис Вермут глупо машет мне ручкой.
– Удачных поисков! Видно, вам и впрямь очень нужна эта вещь.
Мой последний шанс на спасение? Что ж, я его упустила.
Шумно, как ребенок, сбегаю вниз по лестнице, перепрыгивая шестнадцатую ступеньку. Внизу дергаю еще одну веревочку – и подвал мгновенно озаряется резким светом флуоресцентных ламп.
Пустая могила. Раньше подвал был местом, где все оживало: здесь стояли мольберты с незаконченными картинами, а на перфорированных панелях висели странные жутковатые инструменты. За занавеской справа располагалась темная комната, проявочная, а по углам пили чай манекены. Мы с Бобби могли поклясться, что не раз видели, как они шевелятся.
В башне из старых коробов хранились нелепые антикварные шляпы, завернутые в папиросную бумагу, свадебное платье моей бабушки (расшитое ровно 3002 жемчужинками) и военная форма дедушки со времен Второй мировой. На рукаве формы имелось круглое коричневое пятнышко – мы с Бобби не сомневались, что это кровь. Мой дедушка был сварщиком, фермером, историком, художником, вожатым, штатным фотографом морга, стрелком-пехотинцем, краснодеревщиком, республиканцем и отъявленным демократом. Поэтом. Все не мог определиться, кем быть, – именно так теперь говорят про меня.
Дедушка настрого запретил нам спускаться сюда без взрослых – и не знал, что мы все равно спускались. Соблазн был слишком велик. Особенно нас завораживал запретный черный фотоальбом со снимками, который дедушка делал на местах преступлений, работая в окружном морге. Молодая женщина с широко раскрытыми глазами и проломленным черепом (весь линолеум на кухне забрызган ее мозгами). Голый утопленник-судья, вытащенный на берег своим псом.
Я смотрю на плесень, жадно пожирающую стены подвала. В больших трещинах, зигзагами исчертивших грязный бетонный пол, цветет черный лишайник.
Никто не любил это место с тех пор, как умер дедушка. Я быстро прохожу в дальний угол и проскальзываю в щель между стеной и угольной печкой, которой почти не пользовались. Что-то легко пробегает по моей ноге. Скорпион? Таракан? Я даже не вздрагиваю. По моему лицу ползало и что похуже.
За печкой совсем темно. Я включаю фонарик, веду лучом по стенке и нахожу закопченный кирпич с красным сердечком – я нарочно его нарисовала, чтобы обдурить братца, когда тот за мной шпионил. Трижды поглаживаю сердечко.
Затем отсчитываю десять кирпичей от красной отметины – сюда маленький Бобби не дотянулся бы. Вгоняю отвертку в осыпающийся раствор и начинаю раскачивать кирпич. Первый вываливается и с грохотом падает на пол. Один за другим я достаю еще три.
Потом заглядываю в дыру, освещая ее фонариком.
Тягучая паутина, похожая на детские рисунки, какие делают на вертящихся листах бумаги. А в глубине – квадратный темный сверток.
Семнадцать лет он ждал меня в тайнике, который я сделала специально для него.
Тесси, 1995
– Тесси, ты меня слушаешь?
Он, как и все остальные, задает на редкость дурацкие вопросы.
Я отрываюсь от журнала, который очень кстати оказался рядом со мной на диване.
– Нет. Не вижу смысла.
Нарочно перелистываю страницу – чтобы его позлить. Он прекрасно понимает, что я не читаю.
– Тогда зачем ты пришла?
В воздухе повисает тишина. Тишина – мой единственный инструмент контроля в этой веренице бессчетных психотерапевтических встреч. Наконец я отвечаю:
– Сами знаете зачем. Мой отец так хочет.
Затем, что всех остальных докторов я уже послала к черту. Затем, что мой папа раздавлен горем и я не могу на это смотреть.
– Брат считает, я изменилась.
Лишняя информация. Когда я уже начну учиться на своих ошибках?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
