Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Как ни странно, снег перестал, не было и дождя. Правда, заметно похолодало, но демисезонное пальто, приобретенное в Берлине, грело не хуже шинели, хотя и не лучше.
«Что ж, бывало и хуже!» – Генрих натянул перчатки, поправил шляпу, чуть надвинув ее на лоб, и пошел по направлению к набережной. Что сказать, за прошедшие годы город почти не изменился, разве что постарел, поблек несколько, но это могло быть и аберрацией памяти. Мало ли что он запомнил! На самом деле, все могло тогда выглядеть иначе: или так же, как сейчас, или даже хуже. Слишком много прошло времени, слишком много утекло воды.
«Целая жизнь прошла, если подумать…» – Генрих вышел к Фонтанке и остановился в некоторой растерянности, соображая, как лучше пройти на Невский. Получалось, что город он помнит лишь «в целом», без подробностей. Но, возможно, не все еще потеряно, и он все-таки вспомнит, особенно, если погуляет по этим улицам пешком, вспоминая Петроград не только глазами, но и ногами.
В результате Генрих свернул налево, перешел реку по мосту Витовта Великого, увидев справа вдалеке роскошный речной фасад Казареевского подворья, и пошел по Вознесенскому проспекту в сторону Исаакиевской площади. Он никуда не спешил, но шел быстрым шагом, просто, чтобы не замерзнуть. Однако вскоре дали о себе знать последствия последней контузии, и он вынужден был сменить модус операнди[1], включив в свой «стремительный рейд» по местам былой славы частые, но необременительные «биваки»: тут чашка чая с горячим бубликом, там рюмка коньяка с сигареткой или кофе с пахлавой в турецкой кофейне. Нашлась даже стопка водки под соленый огурчик в рюмочной на углу Вознесенского и Беловежской улицы. И все-таки ближе к вечеру Генрих добрался до Исаакиевской площади, посмотрел на знакомую с детства громаду собора, закурил, обошел, не торопясь, храм вокруг, бросив по пути взгляд на монумент нелюбимому императору, и решил, что на сегодня достаточно.
«В самом деле, не все сразу», – он пообедал в ресторане гостиницы «Англетер», то и дело бросая взгляд сквозь высокое окно на бронзового Михаила, и, дав отдых ногам, решил, что возвращение в родной город следует отметить как-то по-особому. Напиться, скажем, до безобразия или пойти в театр.
Желания пить, однако, не обнаружилось, тем более, не хотелось ни с кем «махаться», что и является обычно кульминацией пьянки. Оставались владения Мельпомены, но и за этим дело не стало. В фойе гостиницы Генрих купил билет в музыкальный театр на Английской набережной близ Благовещенского моста, но туда уже добирался на извозчике, решив пощадить занывшую к вечеру и непогоде левую ногу, которой, по правде говоря, никогда особенно не везло.
Выбор оказался безупречным: в театре давали «Прекрасную Елену» Оффенбаха. Парижская музыка была легка и иронична, юмор переведенных на русский язык реприз непритязателен, а голоса певцов просто великолепны. Особенно понравилось Генриху сопрано жены царя Менелая Елены, да и сама актриса, что называется, выглядела «на ять». Не хуже, если честно, был и тенор, певший партию Париса, но мужские голоса лежали вне зоны интересов Генриха, во всяком случае, в том, что касалось музыки.
* * *
Выйдя из театра, он неожиданно ощутил потребность прогуляться. Не ехать в Тарасов проезд, чтобы выпить стакан водки и забыться на три-четыре часа мутным сном, а снова пойти куда-нибудь пешком, в Северную Коломну, например, через Новую Голландию или еще куда. Вечерний моцион, так сказать.
«Ночной променад… Почему бы и нет?»
Он поднял воротник, закурил папиросу – в театральном буфете нашлись-таки хаджибейские, то есть, попросту говоря, турецкие папиросы, – и пошел переулком к Конногвардейскому бульвару, потом через площадь перед дворцом великого князя Бориса, к Казачьему стану, к Новой Голландии и Коломне, но не дошел. За Крюковым каналом – Генрих едва перешел через Тюремный мост – его окликнули.
– Генрих! – позвал хрипловатый женский голос.
Он обернулся. На мосту стояла женщина. Темный силуэт в длиннополом приталенном пальто. На голове вязаная шапочка. В руках… Ну, что там было в руках у этой суки, Генрих не разобрал – освещение подвело, но явно какой-то короткоствол.
– Полковник Генрих Кейн, Ревтрибуналом Центрального округа вы приговорены к смертной казни через расстреляние! – сказано четко, быстро, но без спешки и истерики.
«Хладнокровная дамочка», – успел он подумать, и в этот момент женщина выстрелила.
Выстрел. Вспышка. Пуля ударила в грудь, и Генрих сделал шаг назад, отступая перед неодолимой силой…
Он оступился, еще не чувствуя боли, и умер раньше, чем смог ее ощутить. Это был на редкость точный выстрел, хотя и расстояние, по правде сказать, ерундовое. Пятнадцать метров, и крепкая уверенная рука. Вернее, две, потому что женщина стреляла, удерживая пистолет двумя руками. Восьмиграммовая пуля, выпущенная из «люгера» номер восемь, пробила грудь Генриха навылет, разорвав по пути сердце и задев позвоночник. Впрочем, последнее было уже несущественно, учитывая «сердечную рану», несовместимую с жизнью.
Неожиданным образом Генрих видел все это как бы со стороны. Видел себя, делающего рефлекторный шаг назад, женщину – темный силуэт на мосту, пустынную набережную, безлюдный переулок…
«Что ж, вот как это происходит…»
Выстрел. Вспышка. Пуля ударила в грудь, и Генрих сделал шаг назад, отступая перед неодолимой силой…
«Сука!»
Боль пронзила грудь, и ему пришлось отступить еще на шаг, чтобы сохранить равновесие.
«Вот же, сука!» – ощущение такое, что в сердце ударили кузнечным молотом, выбив заодно и дух, так что «ни дыхнуть, ни пернуть».
«Ох!» – его качнуло, но на этот раз он устоял.
«Контрольный в голову, или как?» – пауза затягивалась. Женщина по-прежнему стояла на мосту, подсвеченная сзади и спереди желтым светом фонарей. Руки вскинуты, оружие направлено Генриху в грудь, и кажется, что он видит дымок, курящийся над стволом пистолета, и чувствует запах сгоревшего пороха.
Тишина, покой полного безветрия, безлюдная улица и двое на ней: мужчина и женщина – все намекает на мелодраму, в крайнем случае, на драму. Но жертва и убийца – настоящая трагедия.
Генрих смотрел на женщину, силясь вздохнуть и «оценить ущерб», потом рефлекторно поднял руку к груди. Туда, куда ударила пуля. Провел пальцами в коже по шероховатой ткани в «елочку».
«Шутка случая… Ну, надо же! Однако отчего она не стреляет?»
* * *
Пауза затягивалась. Проклятый Кейн стоял как вкопанный и ощупывал грудь. Под затянутой в перчаточную кожу рукой ткань пальто быстро намокала, и темное пятно растекалось книзу.
«Отчего он не падает?»
Но на самом деле, главный вопрос формулировался иначе – отчего она не стреляет? Натали словно бы очутилась во сне. В тягостном медленном бреду, когда все понимаешь, но ничего не можешь с этим поделать. Стояла в верхней точке подъема моста, ощущая под ногами неровности булыжной мостовой, дышала холодным ночным воздухом, вдыхая мороз и выдыхая пар, смотрела на полковника Кейна, на его освещенное светом фонаря лицо, и не стреляла.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
