Может, она боится? Но не она ли все время твердила Терри, что бояться нечего? Ведь старина Норман мертв, и, кроме них двоих, здесь никого нет.
Но тут Мик отдернула занавеску, и оказалось, что их трое.
Голая женщина, стоявшая под душем, смотрела на них широко раскрытыми глазами, полными страха, вытянув руки ладонями вперед, словно защищаясь от удара невидимого ножа.
Крови не было, но, даже закрыв глаза, Терри могла ее видеть, и даже в полной тишине она слышала беззвучный крик.
Она повернулась к Мик и только потом открыла глаза и изобразила на лице усмешку.
— Эй, да это же статуя!
— Какая еще статуя! Это манекен — ма-не-кен. Отец сказал мне, что Толстяк Отто специально заказал его где-то на востоке. Послал им фото той девки, которую здесь убили, и, как говорит отец, манекен вышел ее точной копией.
— А ему-то откуда знать? Он что, развлекался с ней? — хихикнула Терри.
— Не смешно! — Тон, которым Мик произнесла это, яснее ясного говорил, что Терри для нее — не Вупи Голдберг.[3]— Мой отец был еще ребенком, когда все это здесь произошло.
Терри кивнула, но слово «здесь» ее не обрадовало. Хотя это и была бутафорская ванная, а охваченная страхом фигура под душем сделана из воска, но ведь в прошлом были и настоящий Норман, настоящий нож, настоящее убийство. А «здесь» — это уже чересчур. «Здесь» — значит в ночи, в этой темноте, где ты стоишь и прислушиваешься, не открывается ли дверь в соседней комнате.
— Что это был за звук? — Терри схватила Мик за руку.
— Я ничего не слышала.
Терри еще крепче стиснула ее запястье.
— Заткнись и послушай!
С минуту они стояли молча, потом Мик высвободила руку и повернулась к подруге.
— Никого там нет, — пробормотала она.
— Ты куда?
— А ты как думаешь? — Мик направилась обратно в номер. — Ну, ты идешь или будешь стоять здесь и дрожать, как цыпленок?
Терри знала ответ. Да, она была цыпленком, но все равно двинулась следом за своей подругой. Кто бы или что бы ни кралось там, в темноте конторы, рядом с Мик она чувствовала себя в большей безопасности, чем в этой ванной комнате, возле обнаженной восковой леди, замершей в ожидании удара обнаженного лезвия.
Мик уже потянулась к двери, которая вела в контору, но Терри остановила ее, положив руку ей на плечо.
— Погоди, — быстро и настойчиво зашептала она. — Сначала выключи свой фонарик. Что, если он нас увидит?
— Там никого нет! — В голосе Мик прозвучало презрение, однако Терри заметила, что подруга все же заговорила тише и погасила фонарик, прежде чем приоткрыть дверь в контору.
Дверь подалась, и контора приняла их в свою теплую, полную запахов темноту. Где-то вдалеке за окутанной мраком стойкой по-прежнему безмолвно маячила фигура Нормана Бейтса. Ниоткуда не доносилось ни звука, ни одна тень не шевелилась.
Двигаясь мелкими шагами, девушки проследовали к наружной двери конторы. Ее они тоже открыли медленно и осторожно и, только увидев в проеме пустынную дорогу, ощутили в себе достаточно смелости, чтобы снова включить фонарики.
Ночной воздух тоже был теплым, но в нем не было и намека на едкий запах краски. Терри сделала глубокий вдох, следуя за подругой по тропинке, огибавшей контору. Затем Мик устремилась к пролетам каменной лестницы, поднимавшейся на холм, где вырисовывались темные очертания дома.
— Эй!
Мик остановилась и обернулась на возглас Терри.
— Что теперь?
— Нам обязательно нужно туда идти?
— Нет, цыпленок. Если хочешь, я доведу тебя до дому и посажу в курятник. — В голосе и на лице Мик читалось презрение. — Начнем с того, что, если бы не ты, нас бы здесь вообще не было. Когда я сказала тебе вчера вечером, что можно тайком пробраться сюда, ты так захотела все это увидеть, что чуть не описалась.
— Черт, ты что, думаешь, я боюсь? — Терри картинно подняла левую руку и посмотрела на часы. — Если я не приду домой как обещала, маму хватит удар.
Вместо ответа Мик тоже взглянула на часы. К столь же театральному жесту она добавила усмешку.
— У нас еще уйма времени, — сказала она. — Чтобы бегло все осмотреть, хватит десяти-пятнадцати минут. Если только ты не цыпленок…
Это подействовало.
— Кто это цыпленок? — возмутилась Терри. — Идем, индейка.
И все вышло как в песенке, которую любила петь тетя Марселла: «Через речку, через лес в гости к бабушке идем».[4]Только ни речки, ни леса здесь не было — лишь лестница, что вела к крыльцу дома на вершине холма. И дом был не бабушкин, а Мамин. Точнее, дом Нормана, поскольку его мать умерла. И он тоже умер. Жив был только дом — новый дом.
Терри почувствовала себя гораздо увереннее, когда вспомнила об этом. Если призраки и существовали, то они должны были обитать в старом доме, а этот стоит здесь лишь с недавних пор, как и мотель. Толстяк Отто выстроил его в то же время и с той же целью — чтобы снимать деньги с туристов. А он ни за что не стал бы этого делать там, где водятся призраки.
Словом, бояться было нечего. И кроме того, ее ожидало что-то вроде бесплатного предварительного просмотра, верно?
Все это выглядело очень здорово, когда Терри об этом думала. Однако ступеньки крыльца пронзительно заскрипели у них под ногами, а резкий скрежет ключа, поворачиваемого в замке входной двери, эхом разнесся над холмом.
Конечно, кроме них двоих, никто не мог этого услышать, как никто не услышал этого в большом темном холле дома, когда они вошли внутрь.
Лучи фонариков прогнали из углов тени. Жаль, никто пока не изобрел такую штуку, которая освещала бы наш ум, подобно тому как свет фонарика освещает холл. Терри сразу подавила эту мысль, мечтая с такой же легкостью расправляться со всем, что еще навеет ей темнота этого дома.
Однако это было нелегко, даже несмотря на явственно ощущавшийся вокруг запах свежей краски, который напоминал ей о том, что она не в настоящем доме, не в том, где произошло убийство, где погиб детектив и где жила мать Нормана, которая, впрочем, тоже была мертва. Или нет?
