Он высунулся наружу почти по пояс, собираясь скользнуть на черепицу, чтобы затем по столбу спуститься на заднее крылечко, и потрясенно замер, услышав под собой тихое покашливание и сердитый шепот:
— Ну долго еще она будет копаться? Я совсем окоченел.
Инквар медленно вывернулся из окна назад, на чердак пристройки, возведенной по его личному проекту якобы для удобства слуг, осторожно, почти нежно касаясь рамы, вернул створку на место и задумался. Хангильда оказалась еще подлее, чем он считал раньше, и не просто предала его, а еще и продала. И явно не продешевила. Несмотря на беспечный вид и неправдоподобно наивный взгляд, по натуре бывшая возлюбленная Инквара была самой настоящей торговкой. Прожженной и беспринципной.
Разумеется, он давно не питал насчет нее никаких иллюзий и загодя заготовил несколько вариантов ухода, так как точно знал: когда-нибудь его удобная и сытая жизнь в суетливом и шумном портовом городке должна будет закончиться. Но также заблаговременно принял для себя несколько обязательных правил, главным из которых считал уход из города с чистыми руками.
А вторым — сделать все возможное, чтобы получить в свидетели своей незапятнанной репутации хоть кого-то из людей, уважаемых местными жителями. И чтобы эти очевидцы были готовы подтвердить непричастность Инквара ни к одному из тех дел, за которые вольные бароны или правители таких городов могут мигом засунуть его в камеру. Или, того хуже, в собственную башню для диковинок.
И теперь ему оставалось только выбрать наиболее подходящий вариант. Задача непроста, и ради желания иметь несколько часов форы он сам усложнил ее, усыпив Хангильду не менее чем до утра. Поэтому сейчас ему никак нельзя позволить сидящим в засаде охотникам за его собственной головой, точнее, за свободой проникнуть в дом до того момента, как предательница соизволит проснуться без посторонней помощи. Иначе те, кто заинтересован в его поимке, могут подстроить Хангильде любую пакость, которая позже позволит им во всем обвинить сожителя хозяйки дома и объявить его преступником.
Некоторое время Инквар мысленно перебирал возможные варианты побега, не забывая прислушиваться сквозь оставленную щелку к злому шепоту ловцов. В народе именно так втихомолку называли отчаянных парней, служивших в особых отрядах баронов и правителей городов. В последние десятилетия в изменившемся мире появились драгоценные диковинки, и люди, подобные Инку, входили в их число.
Несколько планов было проверено и отвергнуто по самым разным причинам, но главной среди них стало нежелание Инквара возвращаться в дом. Смутные, как ночные тени, подозрения, догадки, не оформившиеся в точные образы, и тщательно лелеемая бдительность словно объединились воедино, ставя на самых соблазнительных замыслах жирный крест. Интуиция толкала его на использование амулета иллюзии — безумная расточительность, за которую он потом будет долго корить сам себя. Слишком трудно и долго, не за один день, пополнялась в нем энергия, расходовавшаяся за несколько часов или даже минут.
Однако Инквар уже давно уверился, как своевременны бывают редкие всплески его чутья, и предпочитал жить нищим мотом на свободе, чем богатым сквалыжником в золоченой клетке.
Лучшую из одежд, соответствующую его цели, — довольно длинный и свободный плащ, вытертый до побелевших пятен, сплетающихся в замысловатый узор, — пришлось вынимать из дорожного мешка, а амулет — из кожаного чехла, тайком собственноручно пришитого изнутри к голенищам неказистых сапог. Баул искусник засунул в мешок, отчего тот стал похож на бурдюк, в каких жившие на юге области кочевники привозили пьяное кобылье молоко.
Этот напиток считался целебным и пробуждающим мужскую силу, и именно поэтому Инквар остановил свой выбор на нем. Ловцы, как правило, жадны и падки на чужое добро, и редко кто устоит перед соблазном, пользуясь своим особым положением, прихватить для себя хоть каравай или туесок масла вдобавок к тем вещам и людям, за которыми посылал их хозяин. И можно было не сомневаться — ловцы непременно клюнут на нехитрую приманку, поступки и привычки людей имеют свойство со временем превращаться в неотъемлемую часть их натуры.
Помощником, призванным ненадолго отвлечь сидящих в засаде ловцов, искусник избрал толстого кота, питомца приходящей кухарки, и вот это нахальное животное не должно было пострадать в этом небольшом фокусе ни в коей мере.
Тот и не пострадал. Едва Инквар выпустил обжору на крышу крыльца и швырнул прочь наспех скатанный из клочка шерсти шарик, в котором кот видел иллюзорную мышку, как толстяк с мявом свалился прямо на голову одного из ловцов.
Почему тот внезапно покинул свой пост и шагнул на дорожку — услышал ли шорох или просто решил прогуляться, — гадать искусник не стал. Сейчас было необходимо сполна использовать неожиданное изменение наспех придуманного спектакля. Пока ловец шипел вслед мохнатому охотнику проклятия и копался в карманах в поисках тряпицы, искусник успел незаметно соскользнуть с крыши и присесть в тени стены. И как только котяра, не обнаружив никакой мыши, разочарованно повернул назад к знакомому крыльцу, за которым его всегда ждали тепло кухни и плошка с молоком, Инквар поспешил направить на него луч амулета, превращая животное в иллюзию покачивающегося от избытка выпитого бродяги.
И почти сразу же вступил в игру и сам. Вскочил и ринулся к иллюзорному пропойце, бормоча ничего не значащие слова на несуществующем языке и добавляя в них стоны и проклятия для прояснения зрителям сути происходящего.
— Ай, горе мне, горе, разорил, бандит, жулик! Нехим бучуй кандарбы! Выпил полбурдюка и не заплатил ни медяка! Помогите, люди добрые, я не местный!
— Эй, чумак! Ты, ты! — мгновенно попался на удочку пострадавший ловец, призывно махая Инквару руками. — Ну-ка, иди сюда! Плесни немного своего пойла… царапины протереть!
— Моя твоя не понимай, — сладенько улыбаясь, пропел Инквар и попятился назад.
— Сейчас поймешь, — оглянувшись на закрытую дверь, сошел со ступенек второй ловец, снимая с плеча свое основное оружие — хитро сложенную тонкую волосяную веревку с петлей на конце.
Все ловцы умели мастерски бросать аркан, одним движением опутывая жертву и сильным рывком роняя ее на пол, и потому медлить далее было нельзя. Инквар развернулся и ринулся прочь, хваля себя за предусмотрительность. Не раз и не два обошел он за три последних года все прилегающие дворы и проулки и знал теперь в них все щели, лазы и незапертые калитки.
Он нарочно бежал зигзагами, надеясь, что позже это спишут на страх и выпитое вино, и, едва поравнявшись с первой заветной калиткой, шмыгнул туда, как мышка. И с этого мгновения больше не изображал никакого торговца, убегал в полную силу, перепрыгивая через заборы и проскальзывая в узкие дыры.
Уже через несколько сотен шагов он оставил преследователей далеко позади, запутав их в переулке, из которого не было ни одного явного выхода на соседнюю улочку. Отныне Инк не сомневался — теперь ловцы не скоро вернутся к дому Хангильды, профессиональное чутье никогда не позволит им прекратить преследование слишком верткого кочевника.
