Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Итак, по порядку.
Мой нетерпеливый кредитор проводил август в поселке Солнечном. А до Солнечного, как известно, можно добраться с Финляндского вокзала. А от проспекта того Огородникова до Финляндского ходит, по счастью, троллейбус – «восьмерка»; вот я и поехал на нем.
Я сидел у окна и листал от нечего делать (здесь бы надо подробнее...) старинную с ятями книжку. Называлась она красиво: «Я никого не ем» – и вся кишела овощными рецептами. Эта книжка досталась мне в наследство от одной давней подружки, которой была не нужна – ну а мне и подавно. Я сегодня ее собирался по случаю сдать, приложив к Достоевскому, но Достоевского взяли охотно, а эту нет, ну и пусть. Их право.
Ладно. Троллейбус наш повернул на Загородный. На остановке возле пожарной каланчи вошел некто и сел рядом. Я книгу листаю; не прошло и минуты, как он подает голос:
– Что-то интересное... Судя по всему, что-то суворинское... Или нет? Маркса?..
– Энгельса, – обрезал я довольно-таки грубо. Но он не обиделся.
– Понимаю, – он дал мне понять, что ценит юмор. – «Анти-Дюринг» в переводе Веры Засулич.
Не обиделся – и блеснул эрудицией.
Я посмотрел на субъекта: зрелых лет, худощав, гладко выбрит. Он неприятно – неприятно доброжелательно – улыбался. И еще: несмотря на жару, был он в костюме. И костюм был с иголочки.
Скрывать я не стал, пусть знает:
– «Я никого не ем».
– Вы?
– Нет, это название, – я закрыл книгу и показал обложку, – видите? «Я никого не ем».
– Зеленковой. Ольги Константиновны Зеленковой, – сказал мой сосед. – Как же не знать... 365 вегетарианских блюд... Петербург, тринадцатый год, если память не изменяет... У вас третье издание?
– Понятия не имею.
– А вы на титул взгляните.
– Третье, третье.
– Зеленков редактировал, Александр Петрович, супруг Ольги Константиновны, известный врач в свое время...
– Вот как? – поразился я необыкновенным познаниям.
– Он, он, – подтвердил незнакомец.
– А я и не знал. (И знать, честно говоря, не хотел.)
– В Харькове ее переиздали.
– Когда? – спросил я зачем-то.
– А недавно... Большим тиражом. В Томске – поменьше. В «Московском рабочем»... подождите, в «Московском...» ли «...рабочем»?.. или в «Столице»?.. Нет, в «Московском рабочем», так там, в «Московском рабочем» (понравилось ему в «Московском рабочем»...), аж стотысячным тиснули. Бестселлер.
Тут я сказал:
– Популярная.
– Что ничуть не умаляет ценность вашего экземпляра. У вас редчайшей сохранности экземпляр. Просто редчайшей.
Я заскромничал:
– Корешок поврежден.
– Пустое! – энергично возразил мой попутчик. – Это же поваренная книга, вы понимаете? Поваренная! Часто ли вы видели поваренные книги в издательских переплетах?
– Никогда не видел, – честно сознался я. – Только эту.
– И неудивительно! Такого рода литература до дыр зачитывалась. Елена Молоховец на аукционе дороже Ахматовой идет прижизненной, почти как Чехов с автографом! А все потому, что в издательском переплете. Это Елена-то Молоховец! Она в каждом доме, у каждой хозяйки была, и где теперь ее переплеты? Нет, нет, берегите свою Зеленкову, такой экземпляр, я вам просто завидую. Разрешите?
Я хотел ему дать книгу в руки, чтобы полистал, если хочет, но он брать и листать не стал, а лишь прикоснулся к обложке двумя пальцами, тогда как «Я никого не ем» по-прежнему держал я. Мне стало смешно.
– Возьмите, не бойтесь.
– Да? Вы разрешаете? Знаете, там у вас, я видел, печать какая-то... на титуле... Разрешите взглянуть?
– Сделайте милость. Это первого владельца, наверное.
– Какая прелесть! Какая прелесть! – Он внимательно рассматривал печать на титуле. – Какая прелесть, однако!
Печать же (однако) была самая обыкновенная – овал, по краям надпись: «Кабинетъ для изучения массажа и лечебной гимнастики», – а в середине: «П.Я.Струцъ».
– Уж не родственник ли ваш? – спросил я попутчика.
– Родственник, да не мой.
– А чей?
– Откуда ж мне знать, – проговорил незнакомец, возвращая книгу. – Вам лучше известно. Я думал, что ваш. Но не ваш. Вижу, не ваш. В принципе, все люди родственники. И вы, и я.
– Но вы сказали «какая прелесть».
– Просто я от печатей, от книг с печатями, сам не свой. Страсть такая во мне... книги с печатями. Я их, знаете ли, коллекционирую... Каких у меня только нет их... с печатями. Извольте:
Долмат Фомич Луночаров
Общество друзей книги —
прочитал я на визитной карточке.
Значит, не сумасшедший. Как будто. А то уж подумал. Все может быть.
– Вам выражение «маргинальная сфрагистика» о чем-нибудь говорит? – спросил Долмат Фомич Луночаров.
– Нет, ни о чем.
– Сфрагистика – это наука о печатях, позвольте напомнить, вообще о печатях. А маргинальная сфрагистика – то, чем я занимаюсь. Моя тема.
Я почтительно промолчал.
– Есть у меня Пушкин брокгаузский, великолепнейшее издание... А печать? Не догадаетесь: «Всесоюзный Совет рабочих точного машиностроения. Библиотека завкома имени ОГПУ». Как вам нравится?
– Редкий, должно быть, экземпляр, – сказал я уклончиво.
– Еще бы. Ваш тоже редкий.
– Вообще-то это не моя книга.
– Я сразу понял.
– Почему?
– Для приверженца безубойного питания у вас не тот цвет лица, извините. Вы сегодня жарили что-то на свином жире, бьюсь об заклад.
– Верно, картошку...
– А вчера, не хочу вас обидеть, пили портвейн. Молдавский. Где вы только достали его. Все спирт «Ройяль» пьют.
– Потрясающе, – вымолвил я, без дураков потрясенный, ибо действительно был угощаем вчера молдавским розовым в компании выпускниц не то Академии связи, не то Института культуры... (В тот год спиртные напитки шли по талонам.)
– Очень был бы признателен вам, – продолжал Долмат Фомич, – если бы вы нашли возможным позволить мне переснять как-нибудь титульный лист этого замечательного экземпляра – с печатью. Верну, верну обязательно!.. В моей коллекции нет ничего касаемо лечебной гимнастики. У меня больше по общественным дисциплинам, по сельскому хозяйству, по искусству...
Почему же не дать? Я дал ему книгу, пусть переснимет. Он бережно положил ее в кейс. Мой телефон записал и даже адрес, обещал позвонить. Спросил, когда лучше – утром? вечером?
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
