Даже запахи станции были для нее непривычны. Было что-то волнующее в том, насколько отличались попадающиеся ей по пути люди, в их голосах, взлетающих до раздражающе высоких нот, и даже в том, как внезапно выглядывало солнце, освещая улицу.
Шину снова начало тревожить то обстоятельство, что у нее осталось так мало денег. Приедет ли машина? Носильщик остановил свою тележку. Теперь они оба стояли, и девушка не представляла, что ей делать дальше. Она бросала тревожные взгляды на вереницу подъезжающих машин. Внезапно она обратила внимание на высокого мужчину, который направлялся к ней. И когда он, подойдя, снял шляпу, ее поразила выразительность его серых глаз, которые выделялись на фоне смуглой кожи.
— Миссис Лоусон?
Этот вопрос был обращен к ней.
— Нет… то есть да, я миссис Лоусон. — ответила она поспешно.
— Здравствуйте. Я Люсьен Мансфильд. Мадам Пелейо попросила меня встретить вас.
— Как мило… Я надеялась, что кто-нибудь встретит меня.
— Машина вон там, — указал он.
И носильщик, не требуя дальнейших пояснений, отправился к ней со своей тележкой.
— Хорошо ли прошло путешествие?
— Да, спасибо.
Вопрос был чисто формальным, и Шина, проследовав за своим багажом к большому дорогому лимузину, подумала, что ее провожатый скован и нерешителен. И еще в нем было что-то такое, что заставляло ее быть начеку и следить за каждым своим словом.
Наконец, она решила, что он, должно быть, англичанин, и это очень удивило ее.
Ее вещи быстро уложили в багажник автомобиля, и, прежде чем Шина смогла достать свои жалкие остатки франков, ее спутник успел дать на чай носильщику и отпустил его. А Шина оказалась на заднем сиденье машины, с укутанными в мягкий плед ногами. Шофер в фуражке с кокардой захлопнул дверь, и они поехали по освещенным яркими лучами солнца улицам с высокими серыми домами, с магазинами, полными красочных товаров, и людьми, сидящими в маленьких кафе за столиками, вынесенными на тротуар.
На какое то время Шина забыла о себе, о своих проблемах и спутнике. Она только смотрела в окно и впитывала первые впечатления от Парижа. Затем она заметила, что ее спутник наблюдает за ней.
— Вы впервые за границей? — спросил он.
— Да… да, впервые.
— А до этого все время жили в Англии?
Шина хотела возразить ему, объяснив, что ее домом всегда была Ирландия, но вспомнила о предупреждении дяди Патрика: «Говори как можно меньше об Ирландии, дорогая. Запомни, какими бы толстокожими ни были англичане, они все-таки сознают, что мы, жители Южной Ирландии, ненавидим их».
— Да, и жила в Англии, — сдержанно ответила она.
— Вы говорите по-французски?
«Это допрос? — подумала она внезапно. — И если так, то какое право он имеет допрашивать ее?» Она гордо вскинула голову. Кровь О’Донованов моментально взыграла в ней.
— Я говорю свободно, — холодно ответила она. — Хотя не могу, конечно, быть уверена в безупречности своего произношения.
— Рад это слышать. Люди упускают так много из того, что можно увидеть в Париже, если не знают языка.
Он говорил это с улыбкой, и обида Шины улетучилась так же быстро, как появилась.
— Я так много хочу увидеть, — доверчиво сказала она. — Я всегда мечтала о Париже. Париж весной, каштаны, Сена, все чудеса, о которых читают в книжках. И вот я здесь.
— Беспокоясь, конечно, о своих подопечных.
Эти слова охладили ее пыл.
— Да, конечно… мои подопечные, — вновь заговорила Шина. — Вы расскажете мне о них?
— Вы скоро достаточно на них наглядитесь, — ответил Люсьен Мансфильд. — Они чудные дети, только немного избалованные.
Пока он говорил, машина повернула и покатила вниз по улице. Почки на деревьях уже распустились. Это было так красиво, что у Шины захватило дух, и она с трудом вникла в смысл слов, произнесенных ее спутником.
— Вы должны быть счастливы, что получили эту работу.
— Да… да, конечно, — поспешила согласиться она.
— И у вас большой опыт подобного рода работы?
Опять допрос. Шина снова обиделась. С некоторым усилием она заставила себя ответить, в принципе, у нее не было причин возражать против его вопросов. Она повернулась и посмотрела в глаза своему спутнику:
— Вы действительно хотите, чтобы я рассказала вам историю своей жизни так скоро после нашего знакомства?
На его лице появилось выражение, смысл которого она не уловила.
— Вы должны простить мне мое любопытство, — пояснил он. — Но нам хотелось бы знать, что вы из себя представляете. У детей Пелейо сменилось много гувернанток.
— Нам? — удивилась Шина.
— Представителям посольства. Постараюсь объяснить. Я один из сотрудников посольства. Позвольте представиться — личный советник по вопросам финансов и экономики при его превосходительстве после.
— Звучит очень внушительно, — заметила она спокойно, — но при чем тут английский советник?
— Я только наполовину англичанин, — последовал ответ. — Моя мать была марипозанка. Я прожил в Марипозе большую часть своей жизни; у меня там есть земли.
— Вы удивитесь, если я скажу, что узнала о Марипозе совсем недавно.
— Это очень слаборазвитая страна, — начал Мансфильд, но Шина уже не слушала его.
Она думала о той минуте, когда Патрик О’Донован спустился в кухню, где она мыла посуду, и сказал:
— У меня для тебя новости, Меворнин.
— Новости, дядя Патрик? — спросила она, бросив на него взгляд через плечо.
— Да, новости. Ты едешь в Париж.
— Париж! — Шина с привычной ловкостью поймала выскользнувшую из рук тарелку. — И куда мы еще поедем?
— Не мы, а ты.
Она повернулась и удивленно посмотрела на него:
— Дядя Патрик, ты пьян?
— Как перед богом, ни капли, моя дорогая. Нет, это касается только тебя. Ты едешь в Париж.
— Зачем и как я поеду в незнакомое место? — принялась выспрашивать Шина, все еще думая, что он шутит.
— Ты поедешь, моя дорогая, как английская гувернантка к двум детям дона Вермундо Пелейо, посла Марипозы.
— Ты сошел с ума?
— Нет, я в своем уме.
— Но к чему мне работа гувернантки? Ты же знаешь, что у меня нет опыта.
— Напротив, сам посол одобрил твою кандидатуру, ведь тебя рекомендовала графиня де Бофлер.
— Дядя Патрик, если ты не пьян, то, значит, я сплю.
Но это был не сон, и постепенно ситуация начала проясняться, по мере того как дядя давал ей объяснения. Эту поездку запланировали его загадочные друзья, о которых Шина знала мало и которые ей никогда не нравились. Именно из-за них они уехали из Ирландии.
