Отец Каллахан – румяное лицо с тяжелым сильным подбородком и глазами оттенка молодой листвы – размышлял об этом, идя под дождем. Он перешагнул через кабели, идущие от телефургона, и вошел в больницу скорой помощи. Внутри он заметил четырех полицейских – один пил кофе, остальные заполняли отчеты. Мужчина в штатском, афроамериканец, стоял в углу и разговаривал с одним из полицейских. Каллахан решил, что это детектив. Блондинка-телерепортер подкрашивала губы розовым блеском.
Священник сложил и застегнул зонт. Усталая медсестра оторвала взгляд от стола и посмотрела на отца Каллахана.
– Скверный денек, – сказал он.
Медсестра кивнула и обвела взглядом забитый людьми вестибюль.
– Да еще репортеры толкутся.
– А чего им надо?
– Сегодня утром застрелили заключенного. Прямо на ступенях суда. Он должен был давать показания по тому большому делу о наркотиках.
Отец Каллахан кивнул.
– Как Николь Саторини? Ее привезли раньше? Лобовое столкновение. Я слышал, она в реанимации. Семья с ней?
Медсестра глубоко вздохнула.
– Отец, мне очень жаль. Она умерла. По-моему, семья недавно ушла из больницы.
Сэм Спеллинг ухватился за белый халат врача, как утопающий за спасательный круг.
– Все хорошо, – сказал врач, придерживая Спеллинга за руку. – Вам нужно отдохнуть. Ложитесь обратно. Мы заново запустили вам сердце.
Охранник из Управления исполнения наказаний заглянул за занавеску, но врач покачал головой и опустил руку Спеллинга на каталку. Потом взглянул на монитор и произнес:
– Давление девяносто на пятьдесят. Пульс тридцать девять. Ставьте следующую капельницу.
Медсестра кивнула и приступила к делу.
Спеллинг приподнял голову. Тюремный охранник стоял у самой кровати и наблюдал за процедурами. Сложением он напоминал полузащитника, крепкий лоб, нос расплющен и в шрамах. Спеллинг посмотрел ему за спину. У сестринского поста стоял мужчина в черном костюме. На мужчине был воротничок священника. Спеллинг моргнул, из глаз потекли слезы. Он улыбнулся, потрескавшиеся губы дрогнули, левая щека искривилась.
– Отец! – закричал Спеллинг.
Отец Каллахан уже уходил, но обернулся на крик.
– Отец!
Священник направился к испуганному мужчине. Охранник поднял ручищу, будто стоял у школьного перехода.
– Сэр, не подходите!
– Этот человек звал меня, – сказал отец Каллахан.
– Этот человек – заключенный, – набычился охранник.
– Он человек, и ему плохо.
Спеллинг умоляюще смотрел на молодого доктора влажными глазами.
– Док, пожалуйста, можно, я поговорю со священником? Всего полминуты?
– У вас было два сердечных приступа за час. Вам нужно отдохнуть.
– Док, пожалуйста! Я видел такое… я не могу это описать. Я не могу туда вернуться. Мне нужно поговорить со священником – исповедаться. Мужик, мне срочно нужен Бог!
3
Врач сухо кивнул.
– Пару минут, отец, не больше. Его скоро перевезут в хирургию.
Медики отошли, а отец Каллахан шагнул мимо охранника к постели Спеллинга.
– Отец, – начал Спеллинг, глядя на свою дрожащую руку, на которой, у запястья, теперь виднелась надпись «IV». – Вы только поглядите, трясусь, будто пил четыре дня. Отец, я жил дурацкой жизнью и был не слишком-то религиозным человеком… но я всегда верил в Бога.
Отец Каллахан кивнул.
– Я видел кое-что, пару минут назад, – продолжал Спеллинг, – и напугался до усрачки. Простите, что я так говорю, отец, но я думал, я умер… умер и отправился прямиком в ад. Блин, теперь я уверовал. Вы не против задернуть занавеску? Я хочу исповедаться.
Отец Каллахан кивнул и подошел к занавеске.
– Пожалуйста, дайте этому человеку побыть несколько минут в уединении, чтобы исповедаться в своих грехах, – прошептал он охраннику.
– Тут парой минут не обойдешься, – с ухмылкой ответил охранник.
Отец Каллахан задернул занавеску и повернулся к Спеллингу.
– Отец… Я не знаю, как сказать…
– Просто говорите от самого сердца.
– Мое сердце здорово поизносилось, но я попробую. Скажите, как вас зовут?
– Отец Джон Каллахан. Я священник епископальной церкви.
– Могу я называть вас отцом Джоном?
– Да.
– Отец Джон, может, вы замолвите за меня словечко наверху.
Спеллинг поднял глаза к точкам на потолке.
– За свою жизнь я сделал немало плохого. Надеюсь, Бог увидит, что заставило меня это делать, и кое-что мне простит. Но, отец, мне нужно сказать не о себе. Может, Бог сжалится, когда увидит, до чего я сейчас дошел в своей никчемной жизни. Так же может быть, правда?
– Никогда не поздно обратиться к Господу и искать его прощения. Вы хотите исповедаться?
– Хочу сделать хоть что-то правильно.
Спеллинг помолчал и взглянул на монитор, где мерцали цифры, отзвуки слабого биения сердца.
– В камере смертников в Старке сидит один человек. Штат Флорида собирается его прикончить. Он невиновен. Говорят, он изнасиловал и убил девушку – одну супермодель в Майами. Одиннадцать лет назад. Но он этого не делал.
– Откуда вы знаете?
– Я знаю, кто это сделал. Я сидел в машине на стоянке кондоминиума, когда увидел, как из одной квартиры выходит убийца. Я собирался толкнуть немного кокса и тут заметил этого чувака. А незадолго до того я видел, как из той же квартиры вывалился первый парень, пьяный в хлам. Я заметил, куда второй мужик спрятал нож. Я забрал нож. Чувак кинул его в мусорный бак, а я достал оттуда. Он был завернут в газету. Я хорошенько разглядел того парня, даже запомнил номер его машины. Нож я спрятал. Убийство девушки попало во все газеты. Никого не арестовали… и я связался с тем чуваком. Сказал, за сто штук его прогулка до бака останется нашим маленьким секретом. Он хотел получить нож. Но я оставил его у себя, для страховки. Забрал деньги, а через пару дней за это убийство арестовали кого-то другого. Я решил, что теперь я повязан с этой гребаной путаницей. За год я вынюхал все деньги… ограбил банк, и меня поймали. Меня отправили в Старк на десятку. Этот парень в камере смертников, Чарли Уильямс, невиновен. Натурально гребаная невинная душа. Простите за такие слова, отец.
Отец Каллахан помолчал.
– Вы правильно поступаете, – наконец сказал он.
Спеллинг опустил взгляд к полу. Под нижним краем занавески виднелись здоровенные черные ботинки охранника.
– Отец, подойдите поближе. Убитую девушку звали Александрия Коул. Одна из этих супермоделей.
