Пристань теперь наполовину опустела; стук колес ее кареты звучал особенно громко. Брюс разговаривал с двумя мужчинами, и хотя кивнул ей, но не улыбнулся, и Эмбер заметила, что он выглядел еще более усталым, чем прежде. Через несколько минут все трое вернулись на один из кораблей и исчезли из виду.
Прошло четверть часа, и Эмбер начала нервничать: «Что же его задерживает так долго? Он не видел меня целых десять месяцев – и вот пожалуйста! Вернулся обратно на свой чертов корабль и, наверное, пьет там вино!» Эмбер стала сердито притоптывать ногой и раздраженно обмахиваться веером. Время от времени она вздыхала, хмурилась, потом взяла себя в руки и постаралась успокоиться. Солнце зашло. Темно-красное, оно опустилось за море, подул легкий бриз который, казалось, снимал дневную жару.
Брюс появился через полчаса, и к этому времени нетерпение Эмбер переросло в гнев. Он вошел в карету и тяжело опустился на сиденье. Эмбер бросила на него осуждающий взгляд и ядовито произнесла:
– Ну что, лорд Карлтон, наконец-то вы соизволили прийти! Извините, что я оторвала вас от важных дел!
Карета тронулась.
– Прости, Эмбер, я был чертовски занят, и я…
Эмбер мгновенно устыдилась своей ревности, ибо увидела, что его глаза покраснели и, несмотря на вечернюю прохладу, на лбу Брюса выступили капли пота. Эмбер никогда прежде не видела его таким усталым. Она протянула к нему руку:
– Прости меня, дорогой. Я понимаю, ты не умышленно заставил меня ждать. Но почему, тебе приходится так долго работать? Ведь твои люди не дураки, могут и сами разгрузить корабли.
Он улыбнулся, погладил ее пальцы.
– Конечно, они и сами разгрузили бы и были бы очень рады сделать это. Но ценности принадлежат королю, и один Бог знает, как он нуждается в деньгах. Этим морякам еще не заплатили, и они отказываются работать за бумажки, которые не могут обменять на наличные, а подрядчики не дают провианта бесплатно. Боже мой, и трёх часов не хватит, чтобы рассказать обо всех наших тяготах, столь нескончаемых, что и судья расплакался бы. Но вот что я должен сказать тебе: те трое, которые вчера заболели, – умерли, а сегодня заразились еще четверо.
Эмбер в ужасе взглянула на него:
– И что вы с ними сделали?
– Отправили в чумной барак. Мне говорили, что ворота охраняются теперь и что никто не может выехать без свидетельства о здоровье. Это правда?
– Да, но тебе нечего беспокоиться. У меня есть свидетельство для тебя, я достала его, когда получала их для Нзн и всех остальных. Даже на Сьюзен есть свидетельство! Но какая была кутерьма! Улицы были забиты, очередь к дому лорда-мэра – на полмили. Думаю, все горожане уехали.
– Если такие свидетельства выдают людям, которых они не видят, то не многого они стоят.
Эмбер усмехнулась:
– Если хорошенько заплатить, они и мертвецу выдадут бумагу об отличном здоровье. Я предложила им пятьдесят фунтов за всех, и меня больше ни о чем не спрашивали. – Она помолчала. – Знаешь, я теперь очень богатая.
Брюс сидел ссутулившись, словно все мышцы у него болели от усталости, но он слабо улыбнулся.
– Да, понимаю. Тебе приятно быть богатой, как ты и ожидала?
– О, гораздо больше! Господи Волне, теперь все хотят на мне жениться! И Бакхерст, и Толбот, и уж не помню кто еще. Какое это удовольствие – смеяться им в лицо! – Она рассмеялась, но в глазах сверкнуло коварство. – О, как замечательно быть богатой!
– Да, – согласился Брюс. – Наверное, это так. Они помолчали несколько минут, потом Брюс проговорил:
– Интересно, долго ли продлится чума?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Ну, я рассчитывал выйти в море через месяц, но мои люди не соглашаются, еще бы – они обнаружили голландское судно, на борту которого были одни мертвецы.
Эмбер не ответила, она подумала, что чума разразилась очень кстати для нее.
Когда они подъехали к дому Эмбер, она взбежала по лестнице впереди Брюса, полная радости и возбуждения. Иногда ей казалось, что вот такие минуты – награда за длительную разлуку с ним. Безумное, ослепительное счастье, граничащее с физической мукой, наслаждение, истомляющее и опустошающее, – такое бывает не каждый день, как бы ни была сильна любовь! Такие мгновения вынашиваются одиночеством и тоской, а потом вдруг расцветают полным цветом после долгих месяцев ожидания.
Эмбер отперла дверь и распахнула ее, потом быстро обернулась и поглядела на Брюса.
Но тот был еще внизу, медленно, с трудом преодолевал он каждую ступеньку, что совершенно не походило на него, и Эмбер испугалась. Поднявшись на верхнюю площадку, он остановился на секунду, поднял руку, словно желая прикоснуться к Эмбер, потом вошел в гостиную. Будто холодом обдало Эмбер, и на мгновение она застыла на месте, полная разочарования. Она медленно повернулась и увидела, как Брюс тяжело опустился на стул, и в этот миг у нее пропало эгоистичное чувство радостного ожидания, уступив место ужасу.
Он заболел!
Она тут же отбросила это подозрение, рассердилась на себя за то, что допустила такое в мыслях. «Нет! – гневно подумала она. – Он не болен! Он просто устал и голоден. Когда он немного отдохнет и поест, он снова станет прежним, сильным, здоровым. Нельзя, чтобы он заподозрил ее в предательском страхе». Она подошла к нему, весело улыбнулась, сняла плащ и перекинула его через руку. Он ответил ей улыбкой, но непроизвольно коротко вздохнул.
– Ну, – проговорила Эмбер, – ты даже не хочешь сказать, как тебе нравится моя квартира? Все по последней моде, и ничего английского. – Она скорчила смешную гримасу и сделала широкий жест рукой. Но когда Брюс оглядывал комнату, она взволнованно следила за ним.
– Очень мило, Эмбер. Извини, мне сегодня не по себе. Честно говоря, я устал – всю ночь на ногах.
Его слова успокоили Эмбер. Всю ночь на ногах! Ну конечно, всякий устал бы! Значит, он вовсе не заразился. О, слава Богу!
– Я сейчас все устрою для тебя. Дай-ка, дорогой мой, я помогу тебе снять плащ, шляпу и шпагу тоже. Так тебе будет удобней.
Она хотела нагнуться, чтобы отстегнуть его шпагу, но Брюс сам это сделал и подал ей шпагу. Она положила его вещи на ближайший стул и принесла поднос с двумя графинами – один с водой, другой – с бренди. Он благодарно улыбнулся и взял графин. Эмбер собрала их верхнюю одежду, чтобы отнести в спальню.
– Я вернусь через секунду. И мы сразу поедим. Она вбежала в спальню и, пока снимала платье и вынимала шпильки, разговаривала с ним через открытую дверь, все еще надеясь, что он встанет и подойдет к ней. Но Брюс просто сидел и смотрел на нее, пил бренди, едва поддерживая беседу. Эмбер освободилась от платья, развязала бантики на туфлях и сняла чулки, ее нижние юбки упали на пол, и она нагнулась поднять их.
– У меня к ужину все, что ты любишь: вестфальская ветчина, жареная утка, .миндальный пудинг и шампанское. А французские вина непросто достать с тех пор, как началась война. Боже, не представляю, как мы перейдем к новой моде, если начнем войну с Францией! Как ты думаешь, мы будем воевать с Францией? И Бакхёрст, и Сэдли, и другие уверены, что будем… – Она говорила торопливо, не давая возможности им обоим думать о чем-либо. На миг Эмбер исчезла из виду, потом вошла в комнату в белом шелковом халате и серебристых домашних туфлях.
