Еще раньше Фред заметил табличку «Занято» на столике в самом удобном месте на краю танцпола. Стол по-прежнему был свободен, когда объявили выход популярной американской эстрадной певицы. Может, столик для членов королевской семьи, размышлял Фред, думая о том, какое впечатление это произведет на тетю Розу, но та вдруг взволнованно зашептала:
— Дорогой, кто эта молодая красавица? Вон, спускается по лестнице. Я уверена, ее лицо мне знакомо.
— Может быть.
Фред следил за стройной фигуркой в черном платье. Девушка шла за метрдотелем к тому самому столику, на который он обратил внимание.
— Мне знакомо ее лицо, но кто она? — шипела миссис Дюран.
— Фиона Бартон, — буркнул Фред.
Он не мог объяснить, почему даже упоминание имени этой богатой наследницы-американки вызывало в нем горькое чувство раздражения. Впрочем, Фред немного лукавил. Он не хотел признаваться себе в этом, но что-то в облике Фионы Бартон напоминало ему Лиз. И дело вовсе не в том, что она тоже была блондинкой. Он уже прошел ту мучительную стадию, когда не мог без боли в сердце даже смотреть на девушек с бледно-золотистыми волосами. Но даже на фотографиях темные глаза Фионы Бартон словно испускали лучистый свет, как будто в них горели крошечные фонарики, — совсем как у Лиз.
Фиона и ее кавалер едва успели усесться на свои места, как дирижер обернулся к публике, призывая к тишине. Певица вышла в круг света в коротком белом с серебряными переливами платье, облегающем ее фигурку так, что казалось слоем блестящей краски на шоколадной коже.
Фред, которого не слишком интересовали певички, невольно перевел взгляд на Фиону Бартон. Он тут же решил, что, кроме лучистых глаз, у нее нет ничего общего с Лиз. Например, на губах его возлюбленной всегда играла веселая счастливая улыбка, несмотря на то, что жизнь ее не баловала и Лиз пришлось идти работать, лишь только ей исполнилось пятнадцать. А уголки аккуратно подкрашенных губ наследницы были опущены, словно у ребенка, который вот-вот расплачется. Ее нос был прямым и надменным, а у Лиз очаровательно вздернутым.
Фред никогда раньше не видел Фиону так близко, и к своему неудовольствию почувствовал, что его раздражение перерастает в скрытый гнев. Благодаря тете Розе он никогда не испытывал нужды, как Лиз, но прекрасно понимал, какие преимущества таят в себе деньги. И, глядя на Фиону Бартон, которую добрые феи вдобавок к красивой внешности и безупречной фигуре наградили огромным состоянием, сколоченным ее отцом и дедом, ему казалось преступным небрежением, как эта девушка распоряжается своими щедрыми дарами.
Наконец публика позволила певице уйти, и оркестр заиграл самбу. Фиона Бартон и ее спутник не стали танцевать, и миссис Дюран спросила Фреда, указывая на худого элегантного блондина с круглыми розовыми щеками и срезанным подбородком:
— Кто этот мужчина рядом с наследницей?
— Понятия не имею. Но догадываюсь, что это последний жертвенный ягненок, которого ведут к брачному алтарю.
— Какой ты циничный, Фред, — нежно пожурила тетя.
Он, защищаясь, указал на Фиону и ее кавалера:
— Ну, сама посуди, уже два замужества, а ей еще нет и тридцати.
— Я помню, читала о трагической гибели ее первого мужа, — кивнула миссис Дюран.
— Да, — отозвался Фред.
Он лишь несколько недель проработал в газете, когда весь мир узнал о трагической гибели Пэдди Макмара в автомобильной катастрофе на юге Франции. Сразу припомнили, что всего лишь год назад американская наследница Фиона Бартон сбежала со своим шофером-ирландцем, едва ей стукнуло восемнадцать, и что с тех пор влюбленная парочка жила в Европе. Именно тогда, равнодушно рассматривая фотографии молодой вдовы на столе редактора, Фред впервые обратил внимание на то, что ее глаза похожи на глаза Лиз. Это пробудило в нем интерес к девушке, чье имя не сходило с первых полос газет начиная с ее рождения. Трагедия коснулась Фионы, когда ей исполнилось всего полгода. Именно тогда ее отец Джон К. Бартон, один из самых богатых людей на Уоллстрит, умер от сердечного приступа. Ему было далеко за пятьдесят, за три или четыре года до своей смерти он женился на хорошенькой нахальной девчонке из варьете, Мэрион Дин, на двадцать четыре года моложе его. Это была его вторая жена, а счастье первого брака омрачало то обстоятельство, что жена не могла родить ему ребенка, которого он так страстно желал.
К ужасу Мэрион, супруг оставил ей скромную сумму, а все свое огромное состояние завещал дочери. Опекуны должны были позаботиться о том, чтобы у матери ребенка было достаточно денег, чтобы содержать огромный дом с видом на Центральный парк и обеспечить Фионе должный уход и образование, пока ей не исполнится восемнадцать лет, после чего она вступит в полное владение всем наследством.
Мэрион тут же поспешила к адвокатам, чтобы опротестовать завещание. Судебная тяжба длилась около года, и в конце концов она проиграла процесс. Вскоре после этого вдова вышла замуж за одного из партнеров адвокатской конторы, которая представляла ее интересы. Но, хотя ее новый супруг и преуспевал, его доход не шел ни в какое сравнение с тем состоянием, которое, как она утверждала, украл у нее собственный ребенок.
Второй муж Фионы, француз граф Поль де Мари, был бедным, но чрезвычайно красивым. Свадьбу сыграли через несколько недель после сказочного празднования ее двадцать первого дня рождения в доме ее американских друзей в Париже.
В своих интервью журналистам она утверждала, что «безумно счастлива»: все, чего она хочет, — это тихо обосноваться в старинном шато супруга и родить ему шестерых детей.
Но не успели они отпраздновать свою первую годовщину, как Фиона вернулась в Штаты одна, без мужа. В газетах цитировались ее высказывания, что они с Полем по-прежнему глубоко любят друг друга и что он не смог сопровождать ее, потому что безотлагательные дела удерживают его во Франции.
Затем всюду стали появляться снимки, как она ужинает в ночных клубах Нью-Йорка с кинозвездами. На Бермудах имя богатой наследницы постоянно упоминалось вместе с именем одного английского пэра. Во время посещения Голливуда ее повсюду фотографировали вместе с русским князем, который в то время охотился за богатой женой. Но она продолжала утверждать, что у них с мужем нет разногласий.
Потом Фиона вернулась во Францию и сняла виллу рядом с Каннами, где к ней присоединился де Мари. Но сразу после Нового года было объявлено, что она подала на развод.
Вскоре после развода молодая миллионерша серьезно заболела. У нее случился нервный срыв, и только недавно она возобновила нормальный образ жизни, курсируя между двумя континентами, собирая старинные безделушки, катаясь на горных лыжах в Швейцарии, обедая в студии «21» в Нью-Йорке, принимая солнечные ванны на модных пляжах Ривьеры, и, наконец, прилетела в Лондон.
Фред не мог заставить себя отвести взгляд от нее. Он увидел, как Фиона сказала что-то своему спутнику и поднялась из-за стола. К его удивлению, миллионерша направилась к их столику.
