Она отвернулась, чтобы взять резную полированную шкатулку с полки у себя за спиной. Я не могла истолковать резьбу — этому меня не учили, — но я знала, что узор имеет смысл, и, возможно, зловещий. Несколько таких коробочек были надежно спрятаны во внутреннем шкафу, и с ними обращались как с бесценным сокровищем.
Равинга вынула из шкатулки двух кукол. Одна из них явно была Алиттой, такой, какая я сейчас, одетая в роскошное платье цвета последнего солнечного отблеска — бледно-розовое, постепенно тускнеющее до серого, усеянное алмазными звездами.
Другая, составившая ей компанию… я не знаю, почему меня внезапно пробрал озноб, я ведь не из тех — или я так думала тогда, — кто пытается заглянуть в будущее. Но сейчас, изучая мужчину, облаченного в великолепие коронационного платья… нет, Этот усыпанный драгоценностями, широкий всплеск синевы каким-то образом оказался им! Когда я впервые встретила Хинккеля, я могла пренебрегать им, как слугой. Всем было хорошо известно, что даже его собственная семья не видела причин им гордиться.
Но все же всем было известно и то, что тот, кто может выдержать пять испытаний, должен обладать силой и мужеством, превосходящими обычные ожидания. К тому же его сопровождал песчаный кот, которого избегает всякий находящийся в здравом уме. И все равно трудно было относиться к нему иначе, как к неиспытанному юнцу, ниже тех, кто ездит с воинами.
— Почему? — Я подняла руку, отягощенную усыпанными драгоценными камнями браслетами, надетыми Равингой, чтобы указать на изображение сначала меня самой, потом — человека, бывшего Хинккель-джи, новым императором.
Равинга положила руки на головы фигурок,
— Послушай, девочка. Я решила сделать эти фигурки втайне. Никто не будет о них знать, кроме нас двоих. Но все подобные творческие порывы посылает нам Дух, созидающий и пронизывающий и нас и нашу землю. Можешь быть уверена, что я говорю правду, когда утверждаю, что вам обоим предстоит новая жизнь — не из-за того, что уже случилось, а из-за того, что грядет.
Мне все равно было не по себе, но я поняла, что настоящих ответов не получу и остается только ожидать того, что мне предстоит, Я давно усвоила, что невозможно предвидеть будущее в точности, и мне следует принять это бремя — хотя я и не могла сделать этого со спокойной душой.
Так что я послушно пошла за Равингой — но не в лавку, в привычную для меня обстановку, а путем, которым мы ходили редко, ведущим во двор позади. Там были люди, поднявшиеся нам навстречу и почтительно поклонившиеся — сначала Равинге, а потом, чуть ниже, мне.
Поскольку я собиралась потребовать верховной власти в Доме, ожидавшие нас люди не были обычным сопровождением. Вместо стражников здесь были женщины, хотя и одетые как воины. Они приблизились к украшенному паланкину, четыре из них заняли свои места, по одной у каждой из угловых жердей. Четыре других окружили его как охрана, а последняя держала в одной руке маленький алмазный мобиль, а в другой — жезл, к которому было прикреплено знамя с эмблемой Дома, вычеркнутого из всех записей более десяти лет назад.
Она возглавила нашу пышную горделивую процессию и направила ее из пыльного двора на улицу, ведущую к дворцу и, возможно, новому будущему, сулящему мне неизвестно что. Передо мной звенел мобиль. Я слышала его, несмотря на звучание других таких же, подвешенных перед каждым зданием. Эмблема Дома реяла высоко, пока знаменосица громко возглашала: «Вуроп!»
Чем ближе мы подходили к дворцу, тем более переполненными становились улицы. Складывалось такое ощущение, что все население королевства собралось здесь. Но дорога освобождалась для нас в ответ на крик нашей предводительницы. Мой паланкин не был единственным, виднеющимся в толпе, и клич не только нашего Дома звучал над ее гулом.
Поскольку мое любопытство было пробуждено этим действом, которое никогда прежде в моей жизни не разыгрывалось, я озиралась по сторонам, думая — заметил ли кто-нибудь, что знамя уничтоженного Дома так дерзко выставлено напоказ. И я медленно начала осознавать, что мое появление действительно замечено несколькими молодыми аристократами, ехавшими верхом, один или двое из них пробились поближе и уставились на меня грубо и плотоядно.
Я еще не входила в пору и не стремилась к этому. Юноши и мужчины, которых я встречала, в моих глазах значили меньше, чем такие женщины, как Равинга и другие, решительно посвятившие жизнь своим талантам.
Много раз в поездках по рынкам дальних королевств я встречалась с людьми, восхищавшими меня своими достижениями. Мне всегда казалось, что женщины, в чью жизнь вмешивается супружество, вместе с изменениями в собственном теле и роде занятий теряют важную часть себя.
Так что теперь меня раздражало внимание этих самоуверенных и бесцеремонных воинов; я была рада, что, по обычаю, мое ближайшее окружение будет одного пола со мной.
Первое собрание императорского двора всегда проходило в огромном амфитеатре в центральной части дворца, со всех четырех сторон окруженном четырехэтажными корпусами.
Широкий лестничный пролет в дальнем его конце служил основанием массивного трона. Двумя ступенями ниже трона стояли меньшие престолы пяти королев. И много ниже — табуреты придворных чиновников и высшей знати, в основном представителей пяти ныне существующих Семейств.
Они были уже заняты людьми в одеждах ярчайших цветов, со множеством драгоценностей, что свидетельствовало об их положении, а нижний уровень был заполнен паланкинами и спешившимися воинами, оставившими своих па-ориксенов за пределами дворца. Увидев эту толпу, я начала сомневаться, что мне удастся пробиться к ступеням и взойти на них, когда придет время изложить мою просьбу. Однако предводительница моего маленького отряда оказалась достаточно ловкой, чтобы справиться с этой задачей, и меня доставили очень близко к лестнице, ведущей к трону.
Едва мы заняли там место, поднялся такой звон алмазных мобилей, что в нем потонули все прочие звуки.
ХИНККЕЛЬ-ДЖИ
Мурри стоял рядом, деля свое внимание между мной и вторым моим спутником, Голубым Леопардом, бывшим во времена других царствований ближайшим слугой императора. Леопард то и дело вздергивал теперь верхнюю губу, демонстрируя Мурри свои клыки. Это тоже было проблемой, и ее следовало решить. Но я не намеревался просить своего побратима-кота удалиться.
Передо мной разошлись занавеси, тяжелые от драгоценных камней и вышивки металлической нитью, и я обнаружил, что стою, полускрытый высокой спинкой трона, и канцлер поднимает руку, знаком заставляя умолкнуть мобили. Воцарилась тишина, Верховный канцлер Внешних земель трижды воздела свой жезл, опустив его на ступень трона, Затем, возвысив голос так, что он достиг краев заполненной толпой площади, она произнесла фразу, которая формально открывала мое царствование:
— Волей Высшего Духа да взойдет ныне Хинккель-джи из Дома Клаверель королевства Кахулаве на престол Внешних земель! Да будет так!
Она еще раз опустила жезл на каменные ступени.
