Мне казалось, что я по-прежнему ощущаю Катю, вижу, как стоит она у окна, зябко кутается во что-то и смотрит на дождь. Почему дождь? Кто его знает. У меня за окном никакого дождя не было, но и солнца не было, а летели куда-то понукаемые нетерпеливым ветром рваные кучевые ошметки. Что, кстати, вполне соответствовало моему состоянию души. Но Катя смотрела на дождь. Это я знал наверняка.
Несколько раз я дожидался пауз, когда вокруг не крутились страждущие со своими вопросами, и протягивал руку к телефону – позвонить, поддержать, узнать, правда ли у них там дождь. Но всякий раз телефон опережал на долю секунды и взрывался нахальным трезвоном. Звонили то авторы, то партнеры, то полузабытые университетские товарищи. К обеду чехарда временно прекратилась, но на сей раз у Кати было намертво занято. Я успел только набрать и отправить что-то душевное в виде SMS – и тут обед закончился. То есть у меня он даже не успел начаться, но вот сотрудники родного издательства подкрепили силы и набросились на меня с утроенной энергией. Чтобы было интереснее, дважды меня вызывал к себе директор, имел со мной деловой разговор.
Когда я вышел от директора во второй раз, за окном собиралась нетипичная для апреля гроза.
– Где мартовский номер «Книжного бизнеса»? – рявкнул я на секретаршу Людочку, но та совсем не испугалась, хотя в подтверждение моего гнева совсем рядом громыхнул гром.
Людочка вообще стала вести себя со мной смело, если не сказать развязно. Она считала, видимо, что я перед ней в неоплатном долгу, так как она принимала посильное участие в решительных переменах моей судьбы. За перемены, конечно, спасибо, но иногда я был готов взять Людочку за крашеную шевелюру и повозить по полу, приговаривая: «И как это вы смели, заразы, нас с Катей сводить? Как будто мы собачки породистые! Или лошади! Сами бы разобрались!»
Но ничего этого делать было, конечно, нельзя. А жаль.
Так весь первый день и прошел. Вернее, пробежал в спринтерском темпе. К вечеру я был совершенно выжат и не рискнул в таком виде звонить Кате. За эту неделю она привыкла видеть меня неутомимым, веселым, жизнерадостным. Услышит мое вялое «мяу», решит еще, что я заболел… Нет, я уж лучше завтра. С утра.
Но и назавтра легче не стало.
* * *
Настроение было просто отвратительное. Все валилось из рук. Машина не завелась, пришлось тащиться пешком под дождем. Сначала с Машкой в школу, где я сдуру решила пообщаться с учительницей.
– Вы постарайтесь пореже уезжать. Знаете, Маша очень болезненно реагирует на ваши командировки. Позавчера весь тихий час проплакала. Я у нее спрашивала, что случилось. Она сказала, что по маме очень соскучилась.
– Я постараюсь, – ответила я.
Состояние души было ужасное. Какая я сволочь! Ребенок тут плачет, а я неизвестно где, неизвестно с кем шляюсь…
Никогда больше от нее не уеду!
Господи! Какой кошмар творится на улице! Косой ливень с мокрым снегом. Как только выходишь на улицу, тут же промокаешь до нитки.
Вот такой «красавицей» я и пришла на работу. Мокрая, взъерошенная, тушь размазалась, брюки заляпаны, не говоря уж о том, что злая как собака.
– Ты же вроде в отпуске была? – спросила Лена. – Заболела, что ли, на обратном пути? Почему так отвратно выглядишь?
– Добрая ты. У меня машина не завелась.
– Ну, это не повод так убиваться. Вы что, поссорились?
Поскольку самое начало нашего с Сергеем бурного романа происходило на книжной выставке, все, кто был в Москве вместе со мной, оказались более-менее в курсе моей личной жизни. А поскольку роман и правда был очень бурным, то, когда мы вернулись из Москвы, мне еще пару недель всем офисом перемывали косточки. Я была после выставки новость номер один. Затмила все контракты.
– Не знаю, – честно ответила я, – наверное, не поссорились. Но он мне почти не звонит. Погода гадкая, на душе мерзко. Короче, все плохо.
– Ну, ты еще не все знаешь, – оптимистично заявила Лена, – посмотри, что тебя ждет.
Я глянула на свой стол: стопка бумаг с трудом сохраняла равновесие.
В следующие шесть часов у меня не было времени даже получить SMS, не то что набрать. Я думала, что вечером спокойно позвоню Сергею, но куда там!
Домой неслась как сумасшедший спринтер, чтобы забрать Машу. Она, видимо, промочила ноги, потому что всю дорогу чихала, ныла и капризничала. Пока мы доплелись до дома, совсем расклеилась. Я изо всех сил пыталась ее спасти. Согрела молоко с медом, которое она категорически отказалась пить, попыталась искупать ее, но Маша тут же заявила, что вода слишком горячая, и десять минут рыдала, что туда не полезет. Горло намазать не дала, заявила, что капли в нос пустит сама, тут же опрокинула пузырек, а пипеткой попала себе в глаз. Короче, через час я сама была на грани истерики, а Машка просто заходилась плачем. В довершение этого ужаса ребенок поскользнулся в коридоре и прикусил губу.
Единственное, что я смогла сделать, это взять ее, запеленать в плед, с трудом дотащить до дивана (как-никак 18 килограммов) и качать на ручках, как младенца. Минут через десять она затихла. Так и заснула на мне, неумытая, зареванная и очень несчастная. Когда я попыталась вылезти, Маша вцепилась в меня мертвой хваткой и жалобно пропищала: «Нет, нет, не уходи». Так мы и провели весь остаток дня. Машка спала, я ее обнимала и мысленно благословляла человека, придумавшего телевизор с дистанционным управлением.
С утра стало понятно, что ни о какой школе речи идти не может. Машке нужно было отдохнуть. Я в сотый или даже в тысячный раз проклинала себя за то, что уехала, а ребенка с собой не взяла. Выглядела она просто ужасно: синяки под глазами, сами глаза краснющие, худая, аж ребра торчат. У меня внутри все сжималось и переворачивалось от жалости. Меня Маша от себя не отпускала ни на секунду, было такое впечатление, что мы опять вернулись на пять лет назад, ей снова годик и нужно носить ее на ручках.
Я попыталась договориться с мамой, чтобы она посидела с ребенком, пока я буду на работе, но Маша устроила грандиознейший скандал.
– Я хочу с тобой!.. Ты что, меня совсем-совсем не любишь?!
– Маша, мне нужно на работу…
Но все мои попытки что-то объяснить выливались в слезы, упреки, что я ее бросила, что половину детей до сна из школы забирают, что ей все надоело, что у нее горло болит, что воспитательница заставляет есть суп, а мальчик Дима на уроках толкается и не дает нормально учиться. А на фигурном катании у нее «волчок» не получается. Почти у всех уже получается, а у нее еще нет.
Я слушала и думала, что у меня, оказывается, совсем взрослый ребенок.
Без особой надежды на успех я позвонила на работу.
– Привет. Это Катя. У меня дочка заболела.
– Если ты собираешься не прийти, об этом не может быть и речи, – отрезал директор. – Тебя не было больше недели.
