Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
«Месса окончена, идите с миром».
Потир и пурификатор, дискос и орарь он оставляет в пещере. Теперь все это – реликвии, артефакты исчезающей со скоростью света эпохи.
«Мы начинали как пещерные люди, – думает священник, восходя на поверхность, – в пещерах мы и закончим».
Даже самое долгое путешествие – это круг. История всегда будет возвращаться к своему началу.
Как сказано в молитвеннике: «Помни, прах ты и в прах обратишься».
Священник поднимается из пещер, как дайвер – к сверкающему над водой куполу неба.
Узкие извивающиеся переходы, стены в каплях влаги, пол гладкий, как дорожки в боулинге. Всего несколько месяцев назад здесь проводили экскурсии. Школьники цепочкой шли от пещеры к пещере, вели пальцами по влажным стенам, высматривали монстров в темных расщелинах. Они оставались детьми и продолжали верить в чудовищ.
Священник поднимается, словно Левиафан из черных, лишенных света глубин.
Путь на поверхность проходит мимо «Дивана пещерного человека» и «Хрустального короля» к «Большому залу» – главной жилой зоне выживших и наконец приводит к «Дворцу богов». Это любимое место священника. Кристаллические образования блестят, как замороженные осколки лунного света, а потолок напоминает набегающие на берег волны. Ближе к поверхности воздух уже не такой влажный, как на глубине, здесь чувствуется запах дыма от пожарищ, которые продолжают бушевать в оставленном беженцами мире.
«Господи, благослови этот пепел, которым будем посыпать наши головы, сознавая, что мы есть прах».
В голове священника мелькают отрывки молитв. Строки из гимнов. Литании, благословления и слова отпущения грехов.
«Господь дарует тебе прощение и мир. А я отпускаю тебе грехи…»
И еще из Библии: «До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня».
Фимиам дымит в курильнице. Витражи расщепляют блеклый весенний свет. Скамьи по воскресеньям скрипят, как корпус древнего корабля далеко в море. Величавая поступь времени. Календарь, которому с самого детства была подчинена его жизнь: Рождественский пост, Рождество, Великий пост, Пасха. Священник понимает, что любил не то. Его завораживали ритуалы, традиции, помпезность и роскошь, то, в чем несведущие винят Церковь. Он любил форму, не содержание. Хлеб, а не тело.
Но эта слабость не делала его плохим священником. Тихий и смиренный, он всегда был верен своему призванию. Ему нравилось помогать людям. Недели, проведенные в пещерах, были самыми плодотворными в его жизни. Страдание возвращает Господа в его земной дом – в те самые полные ужаса, смятения и боли ясли, где он родился.
«Посмотри на обратную сторону страдания, – думает про себя священник, – и увидишь лицо Господа».
Наверху, прямо у входа во «Дворец богов», сидит часовой. Это довольно крупный мужчина в надвинутой на лоб бейсболке и потертой кожаной куртке. Холодный северный ветер, предвестник зимы, разогнал облака. Силуэт часового четко вырисовывается на фоне усыпанного яркими звездами черного неба. Часовой держит в руке бинокль, винтовка лежит у него на коленях.
Он кивает священнику и спрашивает:
– Где твое пальто, святой отец? Ночь сегодня холодная.
Священник грустно улыбается:
– Так вышло, что я отдал его Агате.
Мужчина что-то понимающе бурчит себе под нос. В их группе именно Агата вечно на что-то жаловалась. То она замерзла, то проголодалась, то еще что-нибудь.
Часовой подносит бинокль к глазам и смотрит вверх.
– Не видел, прилетали еще? – спрашивает его священник.
За неделю до этого они засекли первый объект. Серебристо-серый, похожий на сигару, он на несколько минут завис над пещерами, а потом без единого звука взмыл в ярко-синее небо и превратился в едва заметный штрих. Два дня спустя появился еще один – хотя, возможно, это был тот же, первый. Он бесшумно проплыл у них над головами и скрылся за горизонтом. Вопросов о происхождении этих странных штуковин ни у кого не возникало. Все обитатели пещер знали, что эти корабли внеземного происхождения. Но никто не ведал, зачем они прибыли, и это пугало больше всего.
Часовой опускает бинокль и трет глаза.
– Что случилось, святой отец? Не спится?
– Так я вообще мало сплю в последнее время, – говорит священник. Ему не хочется, чтобы часовой подумал, будто он жалуется, и он добавляет: – Дел невпроворот.
– Атеистов в окопах не бывает.
Клише повисает в воздухе, как запах чего-то прогорклого и неудобоваримого.
– И в пещерах, – подхватывает священник.
С того момента, как они познакомились, он пытался узнать этого человека получше, но все тщетно. Мужчина не подпускал к себе. Лишившись надежды, он наглухо заперся от окружающих на засовы гнева и горя. Им и так удалось прожить дольше отпущенного. От такого не спрячешься и не убежишь. Для кого-то смерть – повивальная бабка веры. Для кого-то – ее палач.
Мужчина достает из нагрудного кармана упаковку жевательной резинки, аккуратно разворачивает один пластик и отправляет в рот. Перед тем как положить упаковку обратно в карман, он пересчитывает оставшиеся пластики. Со священником он не делится.
– Последняя осталась, – объясняет часовой и слегка подвигается на холодном камне.
– Понимаю, – говорит священник.
– Неужели? – Часовой размеренно жует. – Действительно понимаешь?
Сухой хлеб и скисшее вино. Он еще ощущает во рту их вкус. Хлеб следовало преломить, а вином поделиться. Он не должен был служить мессу один.
– Я верю, что понимаю, – отвечает невысокий священник.
– А я – нет, – медленно и взвешенно произносит мужчина. – Я ни хрена ни во что не верю.
Священник заливается краской. Его тихий смущенный смех звучит, как шлепки босых детских ножек по ступенькам длинной лестницы. Он нервно поправляет воротничок.
– Когда пропало электричество, я верил, что оно снова появится, – продолжает мужчина с винтовкой. – Все верили. Электричество пропало – электричество появится. Это ведь и есть вера, да? – Он жует резинку то левыми зубами, то правыми, перекатывает взад-вперед языком зеленый комок. – Потом с побережья просочились новости о том, что больше нет никакого побережья. Теперь у нас Рино на берегу океана. Подумаешь. Делов-то? Землетрясения и раньше случались. И цунами. Кому нужен Нью-Йорк? Что такого особенного в Калифорнии? Мы справимся. Все придет в норму. Мы же всегда справляемся. Я в это верил.
Часовой кивает и смотрит в ночное небо на холодные яркие звезды. Взгляд направлен вверх, а голос понижается.
– Потом люди заболели. Антибиотики. Карантины. Дезинфекторы. Мы ходили в масках, мыли руки, пока кожа не начала слезать. И большинство все равно умерло.
Мужчина с винтовкой смотрит на звезды, будто ждет, что они оторвутся от черного неба и посыплются на землю. А почему бы и нет?
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
