– Начальница еще не приехала? – Ханнес окинул взглядом комнату, но не заметил ее седой косы.
– У нее грипп.
– И кто ее заменяет?
– Ну кто, по-твоему?! Единственный идиот, который вовремя сделал прививку от гриппа. – Вехтер похлопал себя по груди. – А что мне еще остается, если половина комиссариата лежит пластом? Чертов холод нас доконает.
– А Элли?
– Не берет трубку. Она собиралась на танцы.
– Вот неудача.
Когда Ханнес снова обернулся, труп уже лежал на спине, с головой, обращенной в противоположную от них сторону. Прямо перед ним зияла рана на шее. Ему казалось, что он видит перерезанные артерии, гортань или даже часть шейных позвонков.
Каким оружием можно было нанести такую рану? Ханнес сморгнул и попытался увидеть в этом трупе живого человека. Если встречались целые, не изувеченные тела, ему это удавалось: они казались спящими детьми. Но, когда попадались трупы с такими ранами, Ханнес сразу понимал, что от живого человека тут ничего не осталось.
Был, да весь вышел.
К несчастью.
– Вы орудие убийства нашли? – спросил он, чтобы перевести ход своих мыслей на нечто более осязаемое.
– Нет, а ты?
Это был риторический вопрос, и все же Ханнес поднялся и осмотрел комнату. Благодаря открытой кухне-студии однокомнатная квартира казалась больше, чем была на самом деле. С потолка сыпалась штукатурка, на стенах покоробилась видавшая виды краска, и ее волны в свете прожекторов отбрасывали тени, создавая причудливые образы. Между дощечками дубового паркета виднелись щели. Таковы бесценные старые дома на мюнхенской Принцрегентенштрассе[2]. «А какой-нибудь спекулянт мог бы и убить за такую квартирку», – подумал Ханнес и испугался собственной мысли. Если у жертвы не было старого договора о найме, тогда в деле замешаны деньги. Им нужно раскрутить эту версию.
Он прошел по оставленной криминалистами дорожке; половицы скрипели и прогибались при каждом шаге, в серванте звякали бокалы. На стойке, отгораживавшей зону кухни от жилой комнаты, лежала наполовину прочитанная газета «Зюддойче цайтунг», а рядом – очки. Роза Беннингхофф читала газету от начала и до конца: сначала раздел политики, потом фельетоны. Следующая рубрика посвящалась экономическим событиям. Рядом стоял единственный, наполовину пустой винный бокал с высохшими потеками по краям.
– Она не ждала гостей.
– И все же здесь был кто-то еще, – произнес Вехтер. – Только мы пока не знаем, кто именно. И почему.
Один из криминалистов обернулся и сказал:
– Здесь натоптано, как на вокзале.
– Как он попал внутрь? – Ханнес сразу подумал о мужчине.
Как всегда, слишком поспешные выводы. Внутренний критик поправил его: «Я хотел сказать: он или она». Хотя, глядя на следы бойни на полу, трудно было предположить, что здесь орудовала женщина.
– Она сама впустила этого человека. Никаких следов взлома нет, – заметил Вехтер.
– Кто ее обнаружил?
– Кровь просочилась через пол и стала капать в квартире этажом ниже, на кухне, прямо во время ужина. – Вехтер поднялся, охнул и помассировал колено.
На лестничной клетке послышался стук тяжелых ботинок. В дверях возник полицейский, лицо его раскраснелось после подъема.
– Рокко пошел работать, – сказал он.
Вехтер выпрямил спину:
– Кто?
– Новый коллега, пес. Он взял след и пошел вниз. Гараж или подвал.
Ханнес подошел к входной двери. В свете прожекторов его тень удваивалась и утраивалась, увеличивалась до гигантских размеров, чтобы потом вновь броситься под ноги и исчезнуть. Он инстинктивно сунул руку под куртку и снова опустил. Сердце забилось быстрее.
– Есть у кого-нибудь ключ от квартиры и подвала? – спросил он.
– У меня. Взял у свидетельницы с нижнего этажа. – Коллега протянул ему связку ключей.
Рокко азартно взялся за дело и, слегка повизгивая, пустился по следу, который мог унюхать только он: незримые молекулы, чешуйки кожи, капли крови, человеческое дыхание, которое медленно исчезало, но еще не успело рассеяться в воздухе этого дома. Поскуливание Рокко разносилось по подъезду.
Какая-то женщина выглянула в дверную щель: бледное лицо, наполовину прикрытое прядями волос, на руках – ребенок. Она исчезла, и в двери щелкнул замок.
Пес рвался вперед, натягивая поводок и фыркая. Позади эхом отдавался топот полицейских ботинок.
Перед дверью в подвал они остановились. Пес поскреб лапой порог, и кинологу пришлось придержать его, пока дверь открывали. Ханнес отступил в сторону от проема, подальше в темноту, и наткнулся на плечо Вехтера.
Вехтер устремил на него бульдожий взгляд.
– Ханнес, я уже слишком стар для такого. – Он прислонился к стене с пистолетом в руке и отер платком лицо.
Ханнес наклонился и прошептал ему на ухо:
– Ты слишком толст для такого.
Вехтер в отместку пихнул его локтем в бок.
Ханнес направил фонарик в темноту. Его луч скользнул по грязным бетонным ступеням, больше создавая пляшущие тени, чем освещая лестницу.
– Полиция! Здесь есть кто-нибудь?
На лестнице было пусто. Они спустились, прижимаясь спиной к стене. Ханнес шел впереди, Вехтер пыхтел сзади. Лестница вела в лабиринт подвальных помещений. Внезапно перед ними возникла табличка с нарисованным на ней черепом и надписью: «Осторожно, крысиный яд!» Слева и справа в луче фонаря мелькнули деревянные решетки, за ними виднелись чемоданы, шкафы и куски брезента. Рокко снова натягивал поводок и повизгивал, устремляясь в темноту. Возле одной из подвальных комнат пес остановился, его задние лапы дрожали. Он подал голос один раз. Кинолог подтащил собаку к себе.
Дверь в помещение была приоткрыта.
– Здесь есть кто-нибудь?
Ответа не последовало.
– Это полиция! Выходите с поднятыми руками!
Тишину нарушало лишь повизгивание собаки.
Ханнес глубоко вздохнул:
– Работаем!
Дверь распахнулась. Дула трех пистолетов смотрели в темный проем. Вдруг фонарик выхватил из сумрака глаза ребенка, таращившегося на них.
«Ты кто такой?»
Мальчик сидел в полицейской патрульной машине и смотрел в окно, ритмичные вспышки синих мигалок освещали его лицо, каждый раз на полсекунды – слишком мало, чтобы его рассмотреть. У него было лицо подростка на пороге юности, абсолютно ничем не примечательное.
Взгляд его казался стеклянным. Здесь он выглядел старше, чем внизу, в подвале, где его большие круглые глаза блестели в свете фонаря. С тех пор как полицейские вытащили его оттуда, мальчик не проронил ни слова.
