Но потом Дороти начала говорить какие-то странные вещи. Знаешь, это было бы, наверное, даже смешно, если бы за этим не крылось что-то подозрительное. Я чувствовала: она чего-то недоговаривает. Дороти сказала: «Ты знаешь, я бы с удовольствием помогла тебе деньгами, но дело в том, что я не могу сейчас трогать деньги Генри. А вот дом принадлежит мне, и там места всем нам хватит. У меня есть деньги, чтобы его содержать. Но Генри большую часть состояния завещал своей сестре». Ей не сиделось на месте, она все время вскакивала и начинала ходить по комнате. Никогда прежде я ее такой не видела. Потом она сообщила: «Конечно, мне идут отчисления за издание его книг. Я составила новое завещание на тебя, но, кроме дома, ты почти ничего не получишь, потому что все гонорары за его книги будет получать после моей смерти опять-таки его сестра». Мне даже показалось, что у нее вырвался горький смешок — она ведь знала, что я на четырнадцать лет ее старше. У меня осталось странное чувство, что она из-за чего-то сильно нервничает. Можно даже сказать — чего-то боится, хотя на нее это было совсем непохоже.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — заметила я.
— Это не повод для шуток, — строго заявила тетя, и я пожалела, что высказалась, как всегда, не подумав, что мне свойственно. — Тогда я подумала, что, может быть, она переживает из-за своего здоровья. Дороти была невыносима мысль о болезни. Она отталкивала ее от себя, так, словно болезнь была проявлением слабости — признанием, что возраст ее одолевает. Она очень боялась старости. Я даже удивлялась, почему Дороти не вышла замуж во второй раз — ей нравился один мужчина у них в деревне.
Я постаралась вспомнить тетю Дороти такой, какой видела ее последний раз — десять или двенадцать лет назад. Она совсем не походила на тетю Хетти — маленькая, кругленькая, со светлыми волосами, розовыми щеками. Тогда ей было, наверное, сорок с небольшим, и она была еще на удивление миловидна. Чего стоили одни ее большие фиалковые глаза!
— Вы были совсем не похожи друг на друга, тетя Хетти.
— Да, Дороти пошла в мать. Ты ведь знаешь, у нас с ней были разные матери.
Да, правда, я это знала, но редко об этом задумывалась. Я вообще редко думала о тете Дороти — мне казалось, что я вряд ли могла бы ее полюбить.
Так вот зачем тетя Хетти приехала в Лондон! Она хочет выяснить, не соглашусь ли я пожить с ней в доме на скале хотя бы первые несколько месяцев. Я удивилась, что она не стала его продавать и не осталась жить в своем доме. Наоборот — тетя Хетти сказала, что дом на скале ей чем-то приглянулся. И тут неожиданно я решилась. Гэри оставил мне кое-какие деньги. Я могла бы продать мою старую машину и купить другую — миниатюрную. Может быть, полгода жизни в Корнуолле — это как раз то, что мне нужно? А если удастся продать несколько моих картин, то я смогу остаться там и подольше, может быть, даже навсегда, кто знает. Но об этом думать пока рано.
Я уволилась из агентства и уехала из Лондона. Спешить было некуда. Я приехала в Тонтон и остановилась там на ночь. В пять часов вечера, как раз к чаю, славным апрельским деньком, я подъехала к дому на скале. Тетя Хетти уже накрыла чай на террасе с внутренней стороны дома. Весеннее солнце заливало сад, всюду царил покой.
Дом оказался больше, чем он мне запомнился в детстве, и выглядел огромным, удушающим. Чего стоило одно старое крыло с северной стороны, в котором давно никто не жил. Тетя Хетти сказала, что оно в ужасном состоянии и, чтобы привести его в порядок, потребуется немало времени и больших вложений. Я совсем не помнила то крыло, но зато ясно помнила тетю Дороти, и, как тогда, в отрочестве, на меня большое впечатление произвели их элегантная машина, столовое серебро, дворецкий и горничная. Но я не представляла себе, на какие деньги собирается содержать этот громадный дом тетя Хетти. Конечно, у нее были средства от продажи ее старого дома, но я боялась, что эта бездонная бочка проглотит их без остатка. Впрочем, я не стала ей об этом говорить. Пока мне только хотелось насладиться тишиной и покоем после шумного города и постараться забыть о прошлых неудачах. Прошло уже полгода после нашего расставания, а я все еще чувствовала свою вину перед Гэри и не знала, что теперь делать со своей жизнью. Я не очень честолюбива, поэтому не строила на будущее слишком больших планов. А здесь я могла бы рисовать небольшие пейзажи и продавать их туристам. Конечно, в рекламном агентстве мне платили гораздо больше, но работать там мне порядком поднадоело. Реклама — суетное дело.
Я с наслаждением напилась из огромной кружки чаю со свежими пончиками и вкусными бисквитами, приготовленными ловкими руками добродушной Мэри. На самом деле Мэри звали в крещении Примроуз Евфимия Крэддок — имя просто невероятное, — а родилась она в восточном Лондоне. В Труро Мэри приехала в тринадцать лет, как беженка, в 1939 году. Тетя Хетти взяла ее к себе и, когда выяснилось, что ее родители погибли под бомбежкой, оформила над ней опекунство. Конечно, Мэри боготворила мою тетю и старалась угодить ей чем только могла. Напрасно тетя Хетти пыталась уговорить ее получить высшее образование. Мэри была твердо уверена, что это пустая трата времени, за которое она может выучиться готовить и вести хозяйство. И отлично научилась это делать.
Вот так мы оказались втроем в этом огромном доме. Бейтс, дворецкий, и служанка ушли. Впрочем, Бейтс ушел недалеко — он поселился в деревушке, купил там небольшой коттедж.
Вечером мы сидели в кабинете, который находился позади столовой. Мэри что-то штопала, тетя Хетти — вязала. Я сидела без дела и рассматривала гобелен, висящий на стене напротив письменного стола Генри (за которым он, видимо, и писал свои детективы).
— Странное место для гобелена, — заметила я. — Такой затейливый рисунок, должно быть, отвлекал дядю от работы.
— Гобелен закрывает дверь в старое крыло, — пояснила тетя.
— А разве другого входа туда нет?
Тетя кивнула, закончила считать петли на вязании и сообщила:
— Этот дом вообще построен очень странно. Северному крылу не меньше пятисот лет. А эта часть была возведена гораздо позже, после Карла Второго. Ты знаешь, что в Корнуолле было много роялистов, Карфорды стояли за трон и короля до последнего.
Я с удивлением посмотрела на нее:
— О, я даже не подозревала, что их семья так известна в Корнуолле!
— В свое время они были крепкими феодалами. Поместное дворянство, я сказала бы. Они отдали все королю, а потом пришли люди Кромвеля и сожгли почти весь дом, сохранилось только северное крыло. Когда Карл вернулся к власти, он не остался в долгу — дом возвели практически заново, пристроив его к старому крылу. Отец Генри удачно женился на богатой наследнице, так что деньги в семье были, и жили они на широкую ногу. Я тебе потом все тут покажу. В старой части дома, правда, нет электричества. Кажется, туда вообще никто не заходил после смерти матери Генри.
Новая часть дома была оборудована современными удобствами — Генри не жалел денег на обустройство жилья, так же как в свое время и его отец. Мне не терпелось осмотреть ту часть дома, которую я еще не видела, а тете Хетти — ее показать.
