– Господи, спаси меня и мой корабль, защити всех, кто на борту.
При всем при том капитан Свиридов был мужиком рациональным, во всем любил четкий порядок, почти военный.
* * *
Теплыми южными ночами, стоя на палубе или на корме сухогруза, Илья Ястребов наблюдал за южными звездами. Казалось, протяни руку, сожми пальцы, и звезда как тот светлячок окажется в ладони. Илья несколько раз так делал, а затем, когда пальцы разжимались и ладонь оказывалась пустой, молодой мореход лишь улыбался. Он смотрел на море ночью и размышлял: «Правильно, что его назвали Черным. Оно действительно темное-претемное, похожее на густую смолу».
На корме корабля парень ощущал, что он в безопасности, и радовался, что ему ничего не угрожает. Душу заполняло неведомое чувство.
Могучий винт вращался, толкая тяжелый корабль вперед – туда, где за кормой над невидимым горизонтом ярко сияла огромная, как капля, Полярная звезда. Иногда к нему подходил кто-нибудь из команды.
– Ну что, паря, нравится плыть? Красиво идем?
– Красиво, – отвечал Илья, даже не пытаясь скрыть восторг.
Немолодой моторист, штурман и помощник капитана улыбались. Когда-то много лет назад и они шли в свой первый большой рейс.
– Где мы сейчас? – спрашивал Илья, пытаясь увидеть что-нибудь во мраке ночи.
– Скоро по правому борту Варна покажется.
Потом Бургас, потом Пловдив.
– А Стамбул скоро будет?
– Дня через три.
– Мы увидим его?
– Увидим, только издалека.
– Вот здорово! – восклицал Илья.
– У тебя что, на самом деле, ни отца, ни матери? Это правда?
– Правда, – отвечал юноша.
– Что с ними случилось?
Илья кусал губу.
– Ну ладно, парень, извини. На тебе сигарету с фильтром. Захочешь – расскажешь, договорились?
Ястребов кивнул, продолжая смотреть на пенящийся след корабля. Уже не первый раз у него пытались узнать, что случилось с родителями, но Илья не хотел рассказывать, уходил от ответа, замыкался в себе, становился мрачным.
На подходе к Стамбулу сухогруз «Академик Павлов» попал в шторм. Это было первое потрясение для новоиспеченного моряка Ильи Ястребова. Шторм был не сильный, всего каких-то семь баллов. Для такой большой посудины, как «Академик Павлов», это не страшно. Команда не переживала, а вот новички Иван с Ильей не на шутку испугались. Корабль болтало. У Селезнева началась морская болезнь, его выворачивало через каждые полчаса.
Илья же крепился, говорил себе: «Нет, не поддамся качке, я сильнее ее!»
Он видел высокие волны, перехлестывавшие через борт, обдававшие холодной соленой водой, скрипевший, потрескивавший такелаж и порывистый ветер, сдиравший с плеч робу. Пальцы цеплялись за канат и сжимались так крепко, что белели суставы.
Илья посмотрел на волны, пенившиеся под ногами и захлестывавшие палубу. Понемногу тошнота проходила. Его захватывало движение воды, он наблюдал за волнами, за низкими, быстро летевшими тучами, за чайками, истошно вопившими над судном. Ему не было страшно, наоборот, опустошенная душа начинала наполняться светом.
– Ну что, не дрейфишь, моряк? – поинтересовался помощник машиниста. – Ты бы оделся, что ли, а то простынешь еще.
– Нет, мне очень хорошо, – заверил Илья.
– Да ты, смотрю, крепкий парень, – сказал помощник капитана, натягивая на голову капюшон куртки. – Настоящий морской волк. Это не шторм, – кричал он в ухо Илье, – это так, баловство. Шторм – когда баллов двенадцать-тринадцать. Я такой видел однажды, больше не хочу. Не дай бог такое во сне увидеть! Не то что наяву. Я тогда на другом сухогрузе плавал, он проваливался, нырял, думал, в дно носом воткнемся и все к чертям собачьим потонем.
– Не потонули? – спросил Илья, крича в лицо помощнику капитана.
Тот оскалился:
– Как видишь, жив-здоров, чего и тебе, парнишка, желаю. Так что держись крепче и не бойся.
– Чего не бояться?
– Ничего не бойся, и все будет хорошо.
«Я и не боюсь», – подумал парень, пытаясь разжать оцепеневшие пальцы.
Помощник капитана стоял за спиной у Ильи, широко расставив ноги, ни за что не держась.
Ястребов позавидовал ему.
«Вот какой смелый, ничего не боится. Скоро и я таким стану».
Пальцы в конце концов разжались. Тут же Илью качнуло и бросило в одну сторону, затем в другую. Если бы не помощник капитана, покатился бы он по мокрой палубе к самому борту, но бывалый моряк схватил юношу за руку.
– Крепче стой. Ногами держись за палубу.
Палуба – это земля твоя, парень, запомни. На ней стоять надо крепко, как на суше, чтобы ни волна, ни ветер, ни кулак сбить не смогли. Понял? – прокричал он, перекрикивая шквалистый ветер.
Илья кивнул, цепляясь за канат. Помощник капитана, раскачиваясь из стороны в сторону, не держась, двинулся на нос сухогруза.
Илья вернулся в каюту, где корчился его приятель.
– Ну что, совсем плохо?
– Ой, не могу, – прошептал Селезнев, – все нутро болит, кажется, что кишки узлами завязались.
– Сходи наверх, на ветру в холодке постой, полегчает.
– Мне, наверное, уже ничего не поможет.
Быстрей бы это все закончилось, – ответил Селезнев, вытирая рукавом пот с бледного лица.
– Давай выведу тебя на свежий воздух, чего сидеть в душной каюте…
– Пошел ты! – ответил Иван, отворачиваясь к стене.
Илья пожал плечами и пошел в рубку к радисту, с которым успел подружиться. Радист сидел с сигаретой в левой руке, правая лежала на ключе. Он сосредоточенно отбивал радиограмму.
Увидев молодого человека, он показал, чтобы тот сел рядом. Закончив работу, радист отключил аппаратуру.
– Курить будешь? Бери, не стесняйся.
Когда сухогруз качнуло, пачка сама поползла по столу.
– Нет, не буду, накурился.
– Что, хреново тебе?
– Уже ничего.
– Это обязательно пройдет. Главное, первый раз перебороть немочь, а потом она тебя никогда не возьмет. Я в первом рейсе в шторм не попал и во втором тоже. А в третьем из Николаева вышли, осень была, нас так качало. Я всем хвалился, что морская болезнь меня не берет. А тут так затрясло, что я чуть не сдох. Думал, кранты, а потом понемногу все прошло, забылось, и теперь мне качка не страшна, я ее не воспринимаю. Правда, когда штормит, жрать не могу.
Да и тебе не советую.
– А мне и не хочется.
