– О, Томас, люби меня всю ночь. Я не хочу сегодня ни о чем думать.
Он приподнимается надо мной, чтобы увидеть мое бледное лицо и разметавшиеся по подушке бронзовые волосы.
– Господи, я без ума от тебя! – восклицает он, на его лице отражается напряжение, и в темных глазах полыхает огонь желания, когда он начинает двигаться во мне.
Я лишь крепче обвиваю его ногами, мое дыхание сбивается, и я острее, чем когда бы то ни было, осознаю, что нахожусь с единственным любовником, который мог доставить мне удовольствие, и в единственном месте, где чувствую себя в безопасности: в теплой постели Томаса Сеймура.
* * *
Перед самым рассветом он наливает мне вина из кувшина, стоявшего на прикроватном столике, и угощает меня сушеным черносливом и печеньем. Я принимаю бокал с вином и надкусываю печенье, стараясь поймать крошки в подставленную ладонь.
– Он предложил мне выйти за него замуж, – коротко говорю я.
Томас быстрым движением прикрывает глаза рукой, словно не может смотреть на меня, сидящую на его кровати с рассыпавшимися по плечам волосами и прикрывшую грудь его простынями, с алеющими на шее следами от его поцелуев и припухшими губами.
– Господи, помилуй… Господи, спаси и сохрани нас!
– Я не поверила своим ушам.
– С кем он говорил? С твоим братом? С твоим дядюшкой?
– Нет, прямо со мною. Вчера.
– Ты кому-то еще об этом говорила?
– Еще нет, – я качаю головой. – Тебе я говорю об этом первому.
– Что ты будешь делать?
– А что я могу сделать? Я повинуюсь, – мрачно ответила я.
– Нет, ты не можешь этого сделать, – внезапно выпаливает Томас. Бросившись ко мне, он берет меня за руки, не обращая внимания на крошки на ладони. Он встает на колени возле постели и целует мои пальцы, как сделал это, когда впервые сказал о том, что любит меня, что станет моим любовником, моим мужем, и только смерть разлучит нас. Он говорил, что я была единственной женщиной, которую он так страстно желал за всю свою жизнь, – а в ней было много любовниц, шлюх и служанок, которых он уже даже не помнил. – Екатерина, слышишь, ты не можешь этого сделать! Я не вынесу этого! Я этого не позволю!
– Я не вижу способа этого избежать.
– Что ты ему ответила?
– Что мне нужно время, что я должна помолиться и подумать.
Он кладет мою руку на свой плоский живот. Под пальцами я чувствую живое тепло его плоти, и завитки волос, и мышцы, перекатывавшиеся под кожей.
– Так вот что ты делала этой ночью? Молилась?
– Нет, я поклонялась, – прошептала я.
Томас наклоняется и целует меня в макушку.
– Богохульница… А что, если сказать ему, что ты уже помолвлена? Что ты уже тайно повенчана с другим мужчиной?
– С тобой? – прямо спрашиваю его я.
И он принимает этот вызов, потому что он отважен. Томас всегда идет навстречу любому риску или опасности, как будто это всего лишь игра или он – единственный человек, способный защитить мир от смертельной опасности.
– Да, со мной, – отвечает он. – Разумеется, со мной. Разумеется, мы должны венчаться. Мы можем сказать, что уже женаты!
Мне очень хотелось услышать от него эти слова, но я не посмею воспользоваться ими.
– Я не могу ему не подчиниться… – Мой голос ломается от мысли, что мне придется оставить Томаса. Я чувствую, как по щекам текут жаркие слезы. Тогда я опускаю лицо и вытираю слезы простыней. – Боже всемилостивый, не оставь меня! Мне нельзя будет даже просто видеться с тобой!
Томас поражен этой мыслью. Он откидывается назад, сев на пятки, и кровать под ним тихо скрипит.
– Этого не может быть. Ты только что обрела свободу. Мы встречались с тобою не больше полудюжины раз, я только собирался просить твоей руки! Я медлил только из уважения к твоему вдовьему трауру!
– Я должна была обратить внимание на признаки. Он присылал мне красивые отрезы на платья, настаивал на том, чтобы я прервала траур и вернулась ко двору… Он всегда приходил ко мне в комнаты леди Марии и всегда за мной наблюдал.
– Я думал, он просто флиртовал. Не ты одна не придала этому значения. Ведь кроме тебя есть Кэтрин Брэндон и Мэри Говард… я и подумать не мог, что он настроен серьезно.
– Он благоволит к моему брату куда больше, чем тот заслуживает. Видит Бог, Уильям был назначен смотрителем границы не за свои выдающиеся способности.
– Да он в отцы тебе годится!
Я горько улыбаюсь:
– Кто же из мужей откажется от молодой невесты? Знаешь, мне кажется, он положил на меня глаз еще до смерти моего мужа, упокой Всевышний его душу.
– Я так и знал! – Томас со всего размаху бьет по столбу, поддерживающему полог кровати. – Я так и знал! Я видел, с каким выражением он следил за тобою, когда ты проходила мимо. Я видел, как он отправлял тебе то такое угощение, то сякое, когда вы были за столом, и как облизывал ложку своим мерзким языком, если ты пробовала это блюдо… Мне невыносима мысль о том, что ты окажешься с ним в одной постели и он будет творить с тобой все, что захочет.
Я чувствую, как у меня перехватывает горло, и стараюсь сглотнуть, чтобы справиться со страхом.
– Я тоже об этом думаю. Мне страшно. Этот брак будет гораздо хуже, чем его ухаживания. Сейчас-то все похоже на дурную пьесу с неумелыми актерами и мной в одной из ролей. Только я вот не знаю своей партии. Как же мне страшно… Господи, Томас, я и сказать тебе не могу, как мне страшно! Последняя королева, она… – и голос меня подводит. Я не могу назвать ее имени. Екатерина Говард погибла, обезглавленная за прелюбодейство, всего лишь год назад.
– Не бойся этого, – утешает меня Томас. – Тебя тогда здесь не было, ты не знаешь, что за женщина была эта Екатерина Говард. Она сама себя погубила. Он никогда не причинил бы ей зла, если б она не вызвала его гнев сама. Она была настоящей шлюхой.
– А как ты думаешь, кем сочтет он меня, увидев вот в таком виде?
Между нами повисает натянутая тишина. Он смотрит на мои руки, которыми я обхватила колени. Я начинаю дрожать. Томас приобнимает меня за плечи и чувствует мою дрожь. Он выглядит потрясенным, словно мы только что услышали свои смертные приговоры.
– Он не должен тебя в этом заподозрить, – говорит Томас, кивая на камин и освещенную свечами комнату, вместе с кроватью и смятыми на ней простынями, источающими предательский аромат ночи страсти. – Если он когда-либо спросит у тебя об этом – отрицай все. Я тоже все буду отрицать, клянусь тебе. Он не должен услышать о нас ничего, даже отдаленной сплетни. Даю тебе слово, что от меня он о нас не узнает. Мы с тобой никогда не будем об этом говорить. Никому. Мы не дадим ему ни малейшего повода для подозрений, мы поклянемся все хранить в тайне.
– Даю слово. Я ничего не скажу, даже если меня будут пытать на дыбе.
