– Раз уж у вас не было оснований запирать дверь, то и мое неожиданное появление не могло вас сильно встревожить.
– Вы нарушили мой покой… так не поступил бы ни один из братьев… и нарушили его в очень неподходящий момент. Монахи монастыря Уинбюри отказались от земных радостей. Они не могли бы мне помешать, присутствуя при этой сцене, в то время как вы явно не способны понять истину.
– Истину?
Невольно взгляд Адама обратился на женщину, которая, держась за пышную сутану епископа, продолжала неторопливо изучать вошедшего. Она дразняще покачала головой, тряхнув массой блестящих черных кудрей так, чтобы можно было мельком увидеть ее соблазнительную плоть.
По тому, как женщина пыталась его завлечь, Адам понял, что она не является раскаявшейся грешницей, пришедшей искать спасения. Однако, задавая вопрос, он постарался скрыть свое презрение:
– Что за достойная цель может объяснить пребывание епископа наедине с этой полуодетой женщиной в его собственной спальне?
Почувствовав насмешку в словах незнакомца, Уилфрид проследил за взглядом его золотистых глаз и увидел, что юная соблазнительница намеренно привлекает внимание незнакомца. Он заскрежетал зубами, сдерживая поднимающийся гнев. Он наклонился, схватил с крючка на стене темный плащ и накинул его на плечи женщине, прежде чем поднять ее на ноги и поставить перед собой. Придерживая женщину за плечи, он слегка подтолкнул ее к незваному гостю.
– Это Элис, дочь колдуна-друида, обученная их темным делам. Как повелел господь своим ученикам, я пытался изгнать из нее демонов.
Прищурив янтарные глаза, Адам изучал непристойную женщину. Он обратил внимание на то, что она слегка изменила позу и стала еще более соблазнительной, но не заметил усмешки, мелькнувшей в глазах епископа, когда тот представлял девушку.
До сих пор Адам был невысокого мнения о женщинах, и у него не было причин его менять, а поведение этой девицы только усилило его отвращение к женщинам вообще.
Епископ проворчал, выражая неудовольствие поведением женщины:
– Она превосходно владеет всеми женскими хитростями и способна превратить любого мужчину в закоренелого грешника, но я не поддался. И я бы преуспел в своей миссии, если бы ваше несвоевременное появление мне не помешало и не свело на нет тот прогресс, что уже был достигнут.
Взгляд Адама стал циничным. Прогресс-то был, только вот в чем? Объяснения епископа ничуть не изменили его мнения о происходившем. Друидской колдунье так же мало хотелось изгнать бесов, как и раскаяться в своих грехах. Однако ей все же пришлось отвести от него взгляд поразительно ярких сапфировых глаз, но призыв в их туманной глубине остался неизменным.
Хотя Адам и не поверил объяснениям епископа по поводу интимной сцены, она могла послужить ответом на вопрос, который он собирался задать и ради которого сюда пришел. Утрата иллюзий явственно звучала в послании его младшего брата Элфрика и звучала громко, как церковный колокол. Брат утверждал, что епископ вовсе не тот человек, за которого себя выдает, что пастырь, которым мальчик прежде так восхищался, открыто нарушал священные обеты. Именно поведение епископа объясняло страстное желание мальчика покинуть этот новый монастырь.
– Я Адам, илдормен Оукли. Я обеспокоен письмом моего брата и приехал его навестить.
Адам заметил, как широко раскрывшиеся на мгновение глаза епископа приняли выражение напускного сожаления.
– Боюсь, сын мой, что у меня для вас нерадостная весть о вашем брате.
Густые ресницы скрыли мелькнувший в карих глазах огонь. Адам, хмурясь, ждал объяснений.
– Элфрик умер.
Произнося эти слова, Уилфрид сделал шаг назад, гадая, не обладает ли этот саксонский лорд могуществом иного рода. В странных золотистых глазах Адама вспыхнуло такое пламя, что могло бы испепелить живое существо. Будучи знаком только с хрупким, преданным Элфриком, Уилфрид полагал, что многочисленные рассказы о физической силе Адама и о его воинских подвигах сильно преувеличены. Но теперь он сомневался в этом.
– Его настигло какое-нибудь поветрие? Раскаяние и сожаление подобно удару утыканной шипами булавы поразили Адама. Ради благополучия Оукли ему пришлось на несколько часов отсрочить отъезд. Вместо того чтобы отправиться в путь сразу же по получении послания брата, он должен был сначала по всем правилам передать дела по управлению графством. А вышло, что из-за этой задержки Адам никогда больше не увидит любимого брата. Следующие слова епископа нанесли ему еще один жестокий удар:
– Боюсь, что не болезнь плоти, но слабость ума была тому причиной.
Темные золотистые брови нахмурились еще сильнее. Адам знал Элфрика, как никого другого на земле. Если бы епископ сказал, что причиной смерти брата стала одна из неизлечимых болезней, эпидемии которых время от времени свирепствовали в этом краю, Адам не усомнился бы в его словах. Но слабость ума? Никогда!
Уилфрид поспешил умерить ярость и недоверие к своим словам, которые он увидел в лице воина. Он сказал:
– Я сам видел, как Элфрик вонзил кинжал в свое сердце!
– Нет!
Адаму показалось, что это он сам заколот ударом кинжала. Но шок пошел ему на пользу – он стряхнул с него ощущение вины. Было очевидно, что в словах епископа не было ни слова правды. Это предположение подтверждалось улыбкой, которую он заметил на сочных, как ягода, но показавшихся ему ядовитыми губах женщины.
– Покажите мне могилу.
В ответ епископ скорбно покачал головой с поредевшей седой шевелюрой.
– Не могу, ибо я не знаю, где она.
– Разве не на церковном дворе он похоронен? Сдерживая ярость, Адам сжал кулаки, но желая получить ответ, старался не дать им воли. Исполненный сознания собственной праведности, епископ нашел в себе силы прямо взглянуть в золотистые глаза Адама.
– Человек, виновный в грезе самоубийства, не может покоиться на освященной земле.
– Тогда пусть люди, похоронившие его, укажут мне выбранное ими место.
– Мы не можем этого сделать. Категорический отказ епископа сопровождался мрачным, полным жестокого удовлетворения смехом женщины.
Адам замер, словно превратившись в кусок гранита, но ярость ясно читалась в его крепко сжатых губах и в опасном блеске золотистых глаз. Епископ поспешил объяснить:
– В тот вечер у нас останавливались два монаха-паломника, шедшие поклониться могиле святого Юниса. Они и согласились выполнить печальный обряд в обмен на наше гостеприимство. Уже неделя, как они ушли от нас. – Уилфрид понимал, что речь его похожа на детский лепет, но несмотря на испытываемое им отвращение к собственной слабости, не мог остановиться. – Я знаю только, в каком направлении они пошли и могу предполагать, что они не унесли его дальше леса, что у южной границы монастырских земель. Точного места я не знаю.
