– Черт побери этого Джека! – донесся женский голос из спальни. Мэгги без стука открыла дверь и укоризненно посмотрела на родственницу.
– Следи за языком, Кэт. В доме дети.
Кэтрин стояла на табурете, пока Лулу, девятилетняя сестра Мэгги, с помощью карандаша для подводки глаз пыталась провести ровную линию на длинной загорелой ноге Кэт. Лулу встревоженно посмотрела на старшую сестру. Она не любила принимать чью-либо сторону, но обычно оказывалась на стороне Кэтрин, хотелось ли ей того, или нет. Любому человеку, кем бы он ни был, трудно было в чем-либо отказать Кэт.
Кэтрин взмахнула левой рукой, и золотое кольцо на безымянном пальце блеснуло на солнце.
– Я уже не ребенок и могу говорить все, что хочу. Смотри, Лулу сбилась из-за него, и теперь придется начинать все сначала, – она вытерла лоб тыльной стороной ладони. – Проклятье, здесь слишком жарко для января. Нужно сейчас же открыть окно.
Кэт спустилась с табурета и пристроилась на широком подоконнике створчатого окна. Присев на корточки, она подняла задвижку и толкнула бедром оконную раму.
Мэгги закусила губу, но вскоре ее терпение лопнуло.
– Ты разобьешься, Кэт, если выпадешь из окна. Почему бы не подождать, пока я не позову кого-нибудь подправить щеколду?
– Да я умру от теплового удара. Спасибо, но лучше не надо. Кроме того, я долго упражнялась и теперь знаю, как это делается.
Даже оконные щеколды не могли спорить с ней, окно поддалось в тот самый момент, когда Кэтрин отшатнулась назад, чтобы не вывалиться с третьего этажа.
– Видишь? – с улыбкой спросила она, вновь водрузившись на табурет.
Мэгги уселась перед открытым окном на краю кровати, застеленной белой шенилью, и стала стягивать свитер.
– На улице всего лишь шестьдесят градусов, Кэт[1], – сказала она. – Это вряд ли можно назвать жарой, и ради свежего воздуха точно не стоит рисковать жизнью.
Прохладный океанский бриз закружил в комнате кружевные занавески, словно подчеркивая ее слова. Она впервые обратила внимание на плотно облегающую белую блузку и красную юбку своей кузины.
– Ты куда-то собираешься?
– Погулять. Мне все равно куда, лишь бы выйти на улицу. Солдаты все время приезжают и устраивают танцы на причале, хотя до лета еще далеко. Я слышу музыку и не понимаю, почему мне нельзя повеселиться вместе с другими девушками.
Кэт насупилась, глядя на Мэгги, и стала выглядеть более коварной. Ее мать до самой смерти надеялась, что какой-нибудь продюсер из Голливуда раскроет таланты Кэтрин и сделает ее кинозвездой. Из-за пышных светлых волос, зеленых глаз и безупречной фигуры с изгибами во всех нужных местах ее иногда принимали за Лану Тернер, и она очень гордилась своим сходством с популярной актрисой.
Мэгги закусила губу, не желая очередной ссоры. Но она дала обещание матери Кэт, когда та умирала, что будет стараться удерживать Кэтрин в рамках приличия. Она глубоко вздохнула.
– Еще слишком рано, Кэт. Что скажут люди? Мы только что похоронили Джима, нужно чтить память о нем. Ты же вдова.
Кэт оставалась неподвижной, словно золотистая статуя, и хранила зловещее молчание. Лулу, ощутившая растущее напряжение, шмыгнула в угол и прижала колени к груди.
– Джим умер, Мэгги, – произнесла Кэт странным низким голосом, не похожим на ее собственный. – Но я-то жива. Бога ради, мне всего лишь девятнадцать лет! Передо мной целая жизнь, и я слишком молода, чтобы похоронить себя рядом с мужчиной, за которым была замужем только три месяца!
Лулу тихо заскулила, словно щенок. Она любила Джима, как может любить только девятилетняя девочка. Именно благодаря ей Джим вошел в их жизнь. Она упала, когда каталась на роликовых коньках, и вывихнула ногу, а Джим принес ее домой на руках, словно рыцарь в сияющих доспехах. Мэгги тоже так подумала, согретая его добродушной улыбкой и ровным взглядом серых глаз. Она была тронута рассказами Джима о его собственной младшей сестре, оставшейся в Луизиане. Он дважды водил ее на танцы и однажды даже поцеловал. Но потом он познакомился с Кэт, и больше не было никаких танцев и поцелуев.
Теперь, когда Мэгги смотрела на свою кузину, старое обещание досаждало ей так же, как новые, еще не разношенные туфли. Они выросли вместе; их матери были сестрами, а отец Кэт ушел из семьи задолго до ее рождения. Возможно, только Мэгги умела разглядеть отчаяние Кэт, душевный голод и одиночество, побуждавшие ее к действиям, когда она охотилась за любовью. Но Кэт была бы сильно уязвлена, если бы узнала, что Мэгги очень часто жалела свою прекрасную кузину.
– Это неправда, Кэт. Я знаю, ты говоришь не всерьез.
Кэт выглянула в окно.
– Я хочу жить. Я хочу танцевать.
Она повернулась, и в ее глазах блеснула надежда.
– Пойдем со мной, Мэгги. Ты будешь моей дуэньей, хотя все должно быть наоборот, потому что ты одинокая девушка, а я вдова. Но нам будет весело, как в старые времена.
Мэгги посмотрела на свое недавно выкрашенное черное платье, неровно подстриженные ногти и бледные ноги без чулок. Ей никогда не нравилось ходить на танцы вместе с Кэт. Мэгги втягивалась в орбиту притяжения солнца по имени Кэт и укрывалась в тени, отбрасываемой ее светом. Иногда ей казалось, что Кэт хотела доказать ей, что, несмотря на то, что отец рано бросил ее, а мать умерла, ее красота и привлекательность не мешают ей наслаждаться жизнью и иметь массу поклонников.
Кэт слезла с табуретки и сняла туфли на высоком каблуке, которые она уговорила Джима купить ей вместо платы за арендное жилье. Она встала перед Мэгги; ее зеленые глаза умоляюще воззрились на сестру.
– Давай же, Мэгги. Я не могу пойти одна… что скажут соседи?
Мэгги отвернулась и покачала головой, недовольная тем, как Кэтрин воспользовалась ее собственным аргументом.
– Ты совсем недавно овдовела, Кэт. Это накладывает на тебя определенные обязательства: тебе не следует ходить на танцы и находиться в обществе других мужчин.
Сердце Мэгги немного сжалось, как это бывало всегда, когда она думала о Джиме: о морщинках в уголках его глаз, когда он улыбался, или о том, как он смотрел на собеседника во время разговора, словно в мире не было ничего более важного, чем то, что он слышит.
Кэт слегка повернулась, чтобы видеть свой профиль в зеркале, установленном на подвижной раме в углу, и пригладила блузку и юбку, чтобы подчеркнуть фигуру.
– Если ты еще не заметила, Мэгги, идет война. Правила изменились. То, что раньше считалось неприемлемым, теперь вполне нормально.
Она приподняла левую бровь в манере Вивьен Ли, которую совершенствовала после того, как посмотрела фильм «Унесенные ветром»[2].
