Сказать, что предстоящее материнство встревожило меня, учитывая мое отвращение к деторождению и детям вообще, значило бы сильно покривить душой. Говорят, когда у тебя появляется собственный ребенок, то стоит лишь раз заглянуть ему или ей в глазки, так сразу и полюбишь, а все остальное на свете – пропадай прóпадом. Говорят, ты поверишь, что твои детки ничего дурного не сделают, и полюбишь их, невзирая ни на что, прямо с самой первой минуты. Что сказать? Могу посоветовать говорящим это поменьше курить травку, пока их взлохмаченные ростбифы надежно скрывает бабушкино трико.
В тот день, когда у меня появился сын, я, поглядев на него, сказала: «Чертенок, ты кто такой? Ты ничуточки на меня не похож».
Оказывается, бывает любовь не с первого взгляда! «А как же иначе, когда ты и ждать не ждала, что залетишь в тот единственный раз, который случился на студенческой вечеринке…» – и всякая такая фигня, о которой всезнающие книги о детях предпочитают умалчивать. Иногда приходится учиться любить маленьких чудовищ не просто за налоговые льготы и материнский капитал, а за что-то другое. Не все новорожденные появляются на свет премиленькими (сколько бы новоиспеченных родителей ни пытались уверить вас в обратном!). У некоторых малышей при появлении на свет по-стариковски морщинистые лица, возрастные пятна и лысины.
Когда я родилась, пока мать все еще приходила в себя в больнице, мой отец Джордж помчался показывать фотку из роддома своему приятелю Тиму. Тим бросил на фотку взгляд и изрек: «Иисусе милостивый, Джордж! Молись, чтоб она умная оказалась». С моим сыном Гэвином – точно такая же история. Смотрелся он очень забавно. Я – его мать, а потому вправе сказать такое. У него была большущая голова, безволосая, с ушами, оттопыренными настолько, что мне частенько приходила мысль, уж не действуют ли они как усилители звука. Вдруг мой сын способен расслышать, о чем говорят в соседнем квартале? Все четыре дня, находясь в роддоме, я только и делала, что всякий раз, глядя на его большущую голову, бормотала с шотландским акцентом:
«На большущей своей подушке он ночью плачем в сон себя вгоняет».
«Эта штука на Спутник похожа. У нее своя собственная метеосистема».
«Похоже на апельсин на зубочистке».
По-моему, он слышал, как я говорила о нем с сестрами, и составил план, как мне отплатить за «добросердечие». Твердо убеждена, что ночью в детской он и все остальные новорожденные столковались и решили, что настало время революции. Viva la крошки!
Я понимала, что все время, пока я была в роддоме, следовало бы держать его при себе в палате. Но послушайте, граждане, мне ж тоже надо было чуточку отдохнуть! Ведь то были последние денечки – когда еще мне удастся выспаться?! – и их надо было использовать по полной. Тем не менее стоило бы получше приглядывать, рядом с кем из малюток пристраивали на ночь его колыбельку. Ведь я ж понимала, что раздолбай Зино дурно повлияет на моего мальчика: у него слово «анархия» аж по всему личику прописано. Да и вообще, кому придет в голову дать своему ребенку имя Зино? С таким имечком малыш прямо напрашивается на пинок под зад на детской площадке.
Гэвин был тихим, никогда не капризничал, и все время, пока мы были в роддоме, он проспал. Я смеялась подругам в лицо, когда они, навещая меня, уверяли, что он таким не будет. А на самом-то деле смеялся Гэвин, яростно размахивая в воздухе своим крохотным кулачком в знак солидарности с собратьями по Новорожденной Нации. Клянусь, я слышала, как, ворочаясь и лопоча во сне, он всякий раз выкрикивал: «У крох тоже есть честь и достоинство! Вся власть малюткам!»
С того момента, как я устроилась с ним в автомобиле, чтобы отправиться домой, шутки кончились. Он завопил что было мочи, как одичалое привидение-банши[2], и не умолкал четыре дня. Я понятия не имела, кто такие одичалые банши и даже существуют ли они, но уж если существуют, то, уверена, орут, блин, охренеть как! Единственным утешением во всем этом ужасе стало для меня то, что мой малыш не пожелал покинуть мое тело, разорвав в хлам мое женское достоинство. Как мне это удалось?
Все пособия для женщин, обобщившие самый богатый на свете опыт деторождения, утверждают, что необходимо разговаривать с ребенком, когда он еще в утробе. Это едва ли не единственный совет, который я восприняла из этих книжек. Каждый божий день я говорила ему, что если он порвет меня, то я сниму на видео его рождение и буду показывать «кино» всем его будущим подружкам: пусть видят, во что секс превратит их пушистые розочки. После такой наглядной агитации ни одна дурочка ни за что не станет заниматься с ним любовью. Придется ему ловить кайф, играя Моцарта и читая Шекспира. Да, я действовала методом прямого запугивания.
Все мои угрозы сработали! Мой зайчик просидел внутри, скрестив ручки, двенадцать часов и упрямо не желал катить вниз по желобу. Итог понятен: кесарево. Если забыть, как я волновалась и переживала за малыша, то я бы, ни минуты не раздумывая, дала бы еще раз распластать себе живот. Раз – и ты получаешь четыре дня отдыха по системе «все включено»: кормят завтраком, обедом и ужином в постели, круглые сутки каплют капельки снотворного и снабжают месячным запасом болеутоляющих.
Пока я не увлеклась сладкими воспоминаниями о позволенных наркотиках и забыла про рев новорожденного, от которого того и гляди кровь из ушей хлынет, мне, наверное, стоит вернуться к той ночи, когда вся эта каша и заварилась. В тот день мой гороскоп, должно быть, предрекал: «Ура! Сегодня ваш день! Вы огребете кучу дорогущих компьютерных гаджетов и драгоценностей в доме у своих соседей, которым суждено умереть, когда вы ворветесь, пристрелите их и заберете все их имущество».
Не понимаю, разве можно предрекать такое? Ну, помилуйте! Один-единственный раз в жизни я решилась на рискованный поступок, переспав с парнем одну-единственную ночку, чтоб избавить себя наконец-то от клейма девственницы, и забеременела. Уверяю вас, Вселенная меня ненавидит.
Мне было двадцать лет, и я была прилежной студенткой второго курса колледжа, решительно настроенной на получение диплома бизнес-администратора. Если не считать постоянных шуточек о моей девственности, которыми меня пытала моя лучшая подруга Лиз, жизнь шла хорошо. Хорошо – сравнительно с остальными студентами колледжа. У меня не было ВЗ, никто из моих подруг не подсел на иглу, и в конце семестра мне незачем было продавать мои органы для научных исследований, чтобы было чем заплатить за еду и сигареты. Позвольте уж мне напрямик сказать: я никогда не приветствовала курение табака или, допустим, травки. Исключаю только травку, растущую на газонах… «Ах, зеленая вода, ах, какая красота, а вот и радостное деревце прямо вот тут…» Единственное, что я знаю о курении сигарет, – это то, что якобы они снимали нервное напряжение Лиз, и та переставала вопить и метаться по стенам, будто бешеная безмозглая обезьяна. Помните всю эту фигню про «Обнимись – не колись», которой нас старались под завязку накормить в школе? Мы их одурачили! Незачем выбирать. Можно и то и то – и не загнуться к тому же. Ну, а если серьезно, то, дорогие мои, не связывайтесь с наркотиками.
