Книга Кентская красавица - Бетти Бити

Обманутый в своей надежде на романтическую историю, Ленни неохотно подал флажком сигнал к отправлению.

— Значит, не приехал?

— Кажется, нет.

— Сожалею. Очень разочарован. Если он приедет пятичасовым, я вам позвоню. Потом я ухожу на заседание Комитета.

Он проводил меня до маленького офиса заказов и шагнул в прозрачный, наполненный светом воздух. И вдруг что-то привлекло мое внимание — это специфический звук работающих лопастей вертолета, зависшего между мной и солнцем, в радужном и переливчатом солнечном ореоле. Вертолет стал снижаться и парил, вращая лопастями винта, так что воздушный поток скользил круговыми волнами по шелковистому ячменю, проносился северным ветром по зеленой лужайке, и даже вязы, казавшиеся неподвижными, содрогались от него.

Я изумленно смотрела на эти вязы. Я знала, кто это, раньше, чем машина ловко приземлилась на ровной плоской поверхности в углу пастбища фермера Ломбарда. Было ровно три тридцать, конечно.

И Билл Напьер прибыл.

— Ваш друг? — произнес Ленни, глаза прикрывая рукой скорее от сомнения, чем от солнца.

Это был вопрос, который задавали мне и который я себе много раз задавала сама и с разной интонацией в течение последующих дней.

— Я думаю, да, — ответила я так же, как часто отвечала прежде, но с разной степенью уверенности. — Так или иначе, поживем — увидим.

— Вы уверены, что все в порядке? — спросил Ленни с сомнением. Я подумала, что он опасался, что Билл Напьер мог быть Юным Лошинваром двадцатого столетия, приехавшим с Запада, чтобы похитить меня наперекор всему и исчезнуть. Но, увы, эти романтические дни давно канули в прошлое. И в любом случае Билл Напьер не мог быть заинтересован во мне. Я была для него по-прежнему вечной младшей сестрой. Глупость, но благодаря ему фамильные обязательства исполнялись.

— Абсолютно уверена, спасибо. — Я улыбнулась Ленни и проворно пошла назад к приближающейся станции, к успокоившимся вязам. Лопасти вертолета застыли, остановившись. Я торопилась к ступенькам, что вели к общественной дорожке через пастбище Ломбарда. Билл приземлился на земле самого неприятного человека в Пенфорде, думала я спускаясь. Раздумывая таким образом, я оступилась и замешкалась.

Прямо перед мной расстилалось пастбище со странно смотревшимся на нем вертолетом. А на той стороне деревня будто свернулась калачиком в излучине реки. Все стало по-прежнему спокойным. Я могла слышать пронзительный звук удара молота по железу, доносящийся из кузницы, звук охотничьего рога, трубящего сбор, и даже последнее, затухающее эхо от перестука колес поезда три двадцать пять, уже отмахавшего еще шесть миль по прямой.

Я оглянулась на станцию. Ленни все еще подозрительно выглядывал из-под викторианского навеса. Я помнила, что тогда даже подумала, что он выглядит как единственный уцелевший с ветхозаветного ковчега.

Я помахала ему со спокойным энтузиазмом. Большая фигура, только что выпрыгнувшая из вертолета, махала руками в ответ. И тогда я, казалось, очутилась между двух миров, хотя я тогда этого не поняла.

Большая фигура расстегнула шлем, приложила обе руки ко рту и крикнула:

— Это ты, Чарли?

Сердце у меня в груди замерло. Казалось, что в последний раз я видела его вчера. Но этот голос пронесся как эхо не только над полем, но и сквозь годы, самым странным образом задевая во мне какую-то чувствительную струну.

Я кивала и опять махала руками. Я направлялась к нему осторожно, не торопясь и слышала его смех — такой глубокий, хрипловатый, немного сдавленный, который внезапно стал столь же близким, как его голос.

Он широко шагал, распахнув объятия, как будто ждал, что я очертя голову брошусь в них — фигура знакомая и незнакомая. Оставшийся в памяти мальчик заслонял незнакомого мужчину. Упругие каштановые волосы, как и прежде, были знакомо взъерошены. Но он стал крупнее, чем тот, каким я помнила его. Высокий самостоятельный мальчик бесследно пропал. Его походка стала более уверенной, но манера держать голову совсем не изменилась.

Рядом с ним мое сердце опять забилось как бешеное и замерло. Как и следовало ожидать, его лицо изменилось, стало взрослым. Так хорошо запомнившиеся глаза были сейчас окружены морщинками. Широкий рот, твердые очертания губ, знакомые с детства. Новой была сардоническая складка. Но красиво очерченное лицо осталось худым — одни кости, только стало немного более жестким. Его кожа была смуглой от загара, с маленькими морщинками, — от улыбки — вокруг глаз и рта. Но глубокая прямая линия между его высокими бровями делала взгляд глубоким и выразительным, сразу привлекая внимание. Упрямый подбородок, который я все еще помнила, остался прежним. Тем не менее возникало пронзительное ощущение, что прошедшие годы взвалили на него больший груз, чем полагалось.

Теперь я хорошо понимала, почему моя мама не торопилась с выводами и суждениями.

— Ты изменилась, Чарли, — сказал он мягко, и его руки опустились. Замедлив шаг, он наконец остановился — возможно, с разочарованием. Его улыбка изменилась. Он посмотрел на меня с тревогой, будто у меня выросли рожки. — Двенадцать лет назад старушка Чарли могла бы… — Низкий голос задрожал.

— Шарлотта теперь, — поправила я, опуская глаза, прежде чем ответная реакция выдала меня.

Он, наконец, перестал хохотать. Его голос, когда он вновь заговорил, стал таким же непринужденным, как до этого смех. «Ну конечно, она больше не дорогая Чарли. Она просто должна была превратиться в Шарлотту». Он положил свои огромные ладони мне на плечи.

— Шарлотта. Да. Имя благовоспитанной леди.

— А ты до сих пор Билл?

— Должно быть, так, — ответил он, усмехнувшись.

Возникла пауза, полная странных и неожиданных затаенных чувств. Чтобы заполнить образовавшуюся тишину, я сказала:

— Ты, кажется, собирался сказать, что я сделала бы или что сделала бы другая Чарли?

— Пересекла бы поле, чтобы встретить меня.

— Как приятно. — Я улыбалась ему. — Я кажусь очень привлекательным ребенком.

— Нет, вовсе нет. Ты была довольно непослушным ребенком, клянусь тебе. — Он взял меня за подбородок, рассматривая каждую черточку. Потом взъерошил мои недавно вымытые и уложенные волосы. Темные, однажды он сказал, что это цвет крыла кискаде. Странно, но я вспомнила это только сейчас.

Он наклонился и запечатлел у меня на лбу братский поцелуй.

— Юный Билл Напьер никогда бы так не сделал.

— Юная Чарли Бетс никогда бы не заслужила этого.

— Заслужить означает получить награду, — улыбаясь, я попробовала перейти на прежний язвительный тон. Но, так или иначе, не смогла. Мой голос предательски задрожал.

Билл решил проигнорировать мою язвительность и сказал с интимно-дружеской братской интонацией:

— Конечно, это награда. И я не уверен, что ты ее заслуживаешь, даже сейчас.