Стало быть, дело не во внешности, но теперь это уже и неважно. Даже если ей попадется идеальный мужчина, Джорджи все равно не поверит, что это надолго: слишком много она видела брачных неудач. Сначала развод родителей, потом женитьба отца на мачехе, с разводом в итоге, ну и, наконец, новый брак матери с запойным пьяницей — все это, вместе взятое, оставило по себе мутный осадок.
Среди ее ровесников супружеские пары либо вели меж собой окопную войну, либо твердо и уверенно шли к этому. Кто у нас будет готовить? Кто у нас моет посуду? Кто будет по ночам вставать к младенцу? Джон хочет еще посидеть в гостях, а Джейн намерена уйти — кто перетянет? Все эти незначительные или даже значительные размолвки подрывали то, что звалось любовью и склеивало некогда счастливые пары.
Джорджи примерно так себе это представляла: когда-то давным-давно некий мазохист, наделенный высшей властью, взял и надел это ярмо — брак — на человечество. Ведь брак предполагает, что два совершенно разных индивидуума соединяются, чтобы жить бок о бок вечно: иметь общие деньги, общих детей, распределять между собой работу по дому и вне дома, общаться с людьми, которые одному могут нравиться, а другому нет, мириться с разными малоприятными и даже отталкивающими привычками, которые есть у каждого человека, а главное — и это самое трудное — они должны радоваться подобной сделке. На такое не каждый отважится.
Вот мужчины и не отваживались, а она не настаивала. Может, это и плохо, что она не может долго поддерживать ухаживания, но если для этого нужно притворяться, что любуешься рогатыми викингами за Полярным кругом, то ну их к лешему, такие отношения. Теперь, внушала она себе, прихлебывая кислое вино, учись обходиться без них. Забудь, о чем мечтала. Все это романтические бредни: найти родственную душу, человека, который который будет тебя понимать до донышка, кинуться ему на шею — так, чтобы земля уплыла из-под ног — и раствориться в нем без остатка. Выкинь из головы и сосредоточься на работе.
А пока что сиди, не обращай внимания на любопытные взгляды и жди, когда появится Джессика. Когда она появится, Джорджи сразу об этом узнает: все повернут голову в одну сторону — в сторону Джессики. Так всегда бывает.
* * *
Джессика Таннер свернула к обочине, заглушила мотор и осталась сидеть в машине. Ее колотила нервная дрожь. Она чуть не задавила человека. Почему-то не заметила перехода, а тут, откуда ни возьмись, в двух шагах от лобового стекла выскакивает эта старушенция — прямо как из-под земли. А если бы тормоза не сработали? Как бы она жила с клеймом убийцы? Ее карма понесла бы непоправимый ущерб. И о чем она только думала?
Ни о чем не думала, в том-то все и дело. Она просто замечталась, представляя, как взбирается на Эверест, а рядом — парень с хорошей фигурой и чуткой душой. Вот они поднимаются на вершину и, задыхаясь от восторга, кидаются друг другу в объятия — они взяли эту высоту!
И с чего вдруг такое пригрезилось? Не удивительно, что она чуть не переехала старушку. Джессика боялась крутых лестниц. Боялась гор. А в детстве, когда мать на каникулы возила ее на горнолыжный курорт (в Церматт, в Сент-Мориц или в Вербье), зажмуривалась даже на самых пологих склонах. Она не в силах была элементарно съехать вниз. Все время падала. Лыжа все время соскакивала, и она со слезами нацепляла ее опять. Мимо нее, вереща от радости, проносились четырехлетние карапузы. Небось смеялись над ней. Инструкторам в конце концов это надоедало. Одного из них, француза, она почему-то очень хорошо запомнила. Он ей сказал: «Смотри не свались с подъемника».
Конечно, она свалилась — это был такой подъемник с поперечиной, которую нужно зажать между ног. Ноги запутались, она испугалась, что может упасть, — и свалилась. Пришлось останавливать подъемный механизм. Настоящие спортсмены-лыжники тоже временно приземлились. Француз подкатил к ней, выпучив глаза, замотал головой и заявил, что ставит на ней крест.
После этого унижения, пожалуй, самого унизительного из всех, что ей довелось пережить, Джессика научилась лгать. По утрам она садилась на фуникулер, поднималась на вершину горы, усаживалась с лыжами в обнимку за столик, заказывала кофе и начинала ждать. Когда после полудня в кафе заглядывала ее матушка или кто-нибудь из их группы, Джессика притворялась, будто только что с лыж. Как правило, к этому времени она успевала так накачаться кофеином, что легко и непринужденно выдавала очередные рулады о своей лихости на лыжной трассе. А что ей оставалось делать? Приходилось обманывать — иначе бы все поняли, что она всего лишь неуклюжая трусиха.
Ну ладно, я немного преувеличиваю, думала Джессика, заводя двигатель по новой. С лыжами мне удалось выкрутиться. Тогда я добилась своего. На самом деле я вовсе не собираюсь лезть на Эверест, мне просто захотелось помечтать, развеяться, отвлечься от печальной действительности.
Надо как-то выбираться из Сити, сказала она себе, вливаясь в общий поток. Но как сказать об этом Джорджи? Она предоставила мне работу в своей компании, я должна быть ей благодарна за то, что в трудную минуту она протянула мне руку помощи. Я, конечно, сама понимаю, что работник из меня никудышный, но кому от этого легче? Надо как-то самой научиться зарабатывать. Но куда я пойду и что буду делать? В университете я не училась, специальных курсов не кончала и ни о какой профессии понятия не имею.
Тут очень пригодился бы мужчина. Но мужчины нет. Появится ли он когда-нибудь или в этом вопросе я буду так же беспомощна, как в горных лыжах? Может, я боюсь знакомиться? Может, в этом все дело? Если так, то надо перестать бояться. Но получится ли? Пока неясно.
Мрак какой, подумала она, припарковываясь возле паба. На жизненном горизонте в данный конкретный исторический момент не было видно ни единого светлого облачка.
* * *
А что, это прикольно, подумала Джорджи. Встречаться с кандидатами в укромных местах, вести тайные переговоры, чувствуя себя храбрым разведчиком. В работе «охотника за головами» всегда был элемент секретности — и это было приятно. До поры до времени. Может, скоро надоест?
Но где же Джессика? И кто там настраивает музыкальный автомат? Как же надо ненавидеть людей, чтобы завести «Лунную реку»! Слова в ней еще более бессмысленные, чем в песне про Купидона. Река у них, оказывается, не просто лунная, она еще и «ежевичный друг», если такой вообще бывает. Должно быть, автор сочинял ее под кайфом. Если бы очень попросили, я бы сама сочинила не хуже — например, «Солнечный пруд! Мой друг земляничный».
Потом она почувствовала нечто. Словно легкий ветерок пронесся по залу — это все мужчины, сидевшие в пабе, разом повернули головы ко входу и вытянули шеи. Она почувствовала знакомый болезненный укол самолюбия. Можно было не оборачиваться — и так ясно, кто вошел.
— Неужели ты встречалась с ним здесь?! — Джессика оглядела помещение и поморщилась. — Жуткая дыра.
— Он не хотел, чтобы его видели. Обстановка строгой секретности. Если узнают, что он подыскивает другую работу, у него будут неприятности. Со старшими менеджерами такое часто бывает. — Джорджи пожала плечами и отхлебнула из бокала. — И представляешь, он был в мотоциклетном шлеме! Так и сидел в нем.
