Рейни посмотрела на их руки, мозолистые, заскорузлые, с распухшими от артрита пальцами.
– Я бы к вам пошла, – смело заявила она.
– Видишь, Даг. Мы еще могли бы и цыпочек снимать.
Дагу такая перспектива пришлась по душе, но когда он всерьез заговорил о перспективах, Рейни решила, что ей пора уходить со сцены. Одарив стариков прощальной улыбкой, она отвернулась и посмотрела на часы. 13:30. Никаких звонков с самого утра, даже в рапорте записать нечего. Даже для их мирного городка день выдался необыкновенно тихим. Женщина взглянула на Чаки – у того, должно быть, уже щеки болели от улыбки.
– Сворачивайся, шустряк, – проворчала она, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
В отличие от Чарли Каннингэма, Рейни не планировала становиться копом. Первой ее мыслью по окончании бейкерсвильской средней школы было убраться куда подальше из этой молочной страны. За спиной у нее были восемнадцать лет постоянно нараставшей клаустрофобии и никаких родственников, которые держали бы ее здесь. Ей позарез была нужна свобода. И никаких призраков – так она думала.
Рейни села в первый же автобус до Портленда, где записалась в местный университет и стала изучать психологию. Ей нравилось учиться. Нравился молодой город с его кулинарными школами, художественными институтами и «альтернативными стилями жизни». У нее случился головокружительный роман с тридцатичетырехлетним помощником окружного прокурора, разъезжавшим на «Порше».
Ночь… Ты берешь в руки руль могучей машины и опускаешь стекла. Вжимаешь в пол педаль газа и мчишься, срезая острые углы на Скайлайн-бульвар. Ветер в волосах… Ты взбираешься все выше и выше, давишь все сильнее, сильнее, сильнее. Ты ищешь… чего-то.
Они вылетали на самый верх, и перед ними открывался весь раскинувшийся звездным одеялом город. Они сбрасывали одежды и трахались по-сумасшедшему между сиденьями и рычагами.
Потом Хоуи отвозил ее домой, и она в одиночку открывала блок пива, хотя и знала получше многих, чем это кончается…
На поясе затрещала, оживая, рация. Наконец-то хоть что-то, с облегчением подумала Рейни.
– Один-пять, один-пять. Вызываю один-пять.
– Один-пять слушает, – ответила Рейни, уже выскальзывая из кабинки. – Что у вас?
– Сообщение о происшествии в восьмилетней школе. Подождите… секунду…
Она нахмурилась. На заднем плане слышался какой-то шум – то ли диспетчер подняла рацию слишком высоко, то ли трубка лежала рядом с приемником. До Рейни доносился треск статических разрядов и крики. Потом четыре четких и ясных хлопка. Выстрелы…
Какого еще черта?
Она шагнула к Чаки, развернула его к себе и снова услышала диспетчера. Впервые за восемь лет в голосе Линды Эймс не слышалось привычного самообладания.
– Всем нарядам, всем нарядам. Сообщение о стрельбе в бейкерсвильской восьмилетней школе. Говорят там… кровь… кровь в коридоре. Вызываю шесть-ноль… шесть-ноль… Уолт, присылай «Скорую»! Оставляю для связи третий канал. Похоже, стреляют в школе… Господи, у нас стрельба в школе!
Рейни уже вытащила Чаки из закусочной. Вид у него был бледный и растерянный. Она ждала от себя каких-то эмоций, но так ничего и не почувствовала. Только в ушах звенело. Не обращая внимания на эту мелочь, Рейни втиснулась в старенький полицейский седан, пристегнулась и привычно включила сирену.
– Ничего не понимаю, – бормотал Чаки. – Какая стрельба в школе? У нас в школе не стреляют.
– Держи радио на третьем канале. Это выделенный канал, и вся информация будет поступать по нему. – Рейни переключила передачу и выехала со стоянки.
Они находились на Мейн-стрит, в пятнадцати минутах от бейкерсвильской восьмилетней школы, Рейни знала, что за четверть часа случиться может много чего.
– Такого не может быть, чтобы у нас в школе стреляли, – гнул свое Чаки. – Черт, да у нас и банд никаких нет. И наркотиков. И убийств, если уж на то пошло. Должно быть, диспетчер что-то напутала.
– Да, – спокойно сказала Рейни, хотя звон в ушах становился все громче. В последний раз она слышала этот звон много лет назад. Когда, еще маленькой девочкой, вернулась из школы домой и, едва ступив за порог, поняла – вот по этому упреждающему звону в ушах, – что мать напилась и что все будет плохо.
Теперь ты коп. И ты – главная.
Ей вдруг отчаянно захотелось пива.
Радио снова затрещало. Рейни только что проскочила первый светофор на Мейн-стрит, когда до нее донесся голос шерифа Шепа О'Грейди.
– Один-пять, один-пять, вы где сейчас?
– В двенадцати минутах от школы, – доложила Рейни, объезжая остановившуюся во втором ряду машину и с трудом уходя от встречной.
– Один-пять, перейдите на четвертый канал.
Рейни бросила взгляд на Чаки – напарник переключился на частный канал. Голос Шепа тут же вернулся, но спокойствия в нем как не бывало.
– Рейни, тебе нужно добраться туда как можно быстрее.
– Мы были в закусочной «У Марты». Гоню как могу. Ты где?
– Мне еще шесть минут. Слишком далеко. Линда уже оповестила остальных, но им еще нужно забежать домой за бронежилетами и оружием. Парни из полиции округа будут минут через двадцать, а из штата – через тридцать-сорок. Если случай действительно тяжелый… – Он не договорил, потом вдруг добавил: – Рейни, ты будешь главная.
– Я не могу. У меня и опыта-то никакого нет. – Рейни взглянула на Чаки – тот тоже выглядел озадаченным. В любом деле главный всегда шериф. Такова процедура.
– Опыта у тебя больше, чем у кого-либо еще, – сказал Шеп.
– Моя мать не в счет.
– Послушай, я не в курсе, что именно происходит в школе, но если там действительно стреляют… Рейни, в школе мои ребята. Я не могу не думать о детях.
Рейни промолчала. Проработав с Шепом восемь лет, она знала двух его детей так же хорошо, как другие знают любимых племянников и племянниц. Восьмилетняя Бекки была страстной лошадницей. Тринадцатилетний Дэнни частенько проводил свободное время в полицейском участке. Однажды Рейни дала мальчику пластмассовую звезду шерифа. Он носил ее почти полгода, а когда Рейни приходила на обед, всегда требовал, чтобы ему разрешили сидеть рядом с ней. Отличные ребята. И теперь они в школьном здании вместе с двумястами пятьюдесятью другими отличными ребятами. Старше четырнадцати там никого нет.
Нет, только не в Бейкерсвиле. Чаки прав. В Бейкерсвиле ничего такого произойти не может.
– Ладно, я – главная, – негромко сказала Рейни.
– Спасибо. Всегда знал, что могу рассчитывать на тебя.
Радио отключилось. Рейни выскочила на еще один красный свет и поневоле ударила по тормозам. К счастью, ее заметили, и машины сразу же остановились. Мельком она отметила тревожные, озабоченные лица водителей. Полицейские сирены на Мейн-стрит? Здесь никогда не слышали сирен на Мейн-стрит. До места оставалось еще добрых десять минут, и Рейни всерьез начала опасаться, что может не успеть, приехать, когда будет слишком поздно.
