Он что-то промычал в ответ, и она уселась напротив него.
— Я говорю, ужасно жаркое лето, да? — она пыталась завести светскую беседу.
Он посмотрел на нее, сможет ли она прижиться в его уютном мирке. Вряд ли. Во-первых, уж слишком ее много, а во-вторых, она не так проста, как кажется.
— Точно, — сказал он.
— Ты, кажется, не очень разговорчив, а?
— Видимо.
Теперь с уединением в кабинке можно было проститься навсегда.
Женщина его ничуть не интересовала, но он спросил:
— Как тебя зовут?
Она улыбнулась: он обратил на нее внимание.
— Эстелла. Ничего имечко, а? Мать всем нам подобрала имена. Сестру назвала мою Антеей, а брата Дрейком. Дрейк — неплохое имя для мужчины, тебе не кажется? Девочек у него хоть отбавляй, у моего братца. А тебя как зовут?
— Уиллард, — ответил он, удивляясь, что назвал свое настоящее имя. — Джим Уиллард.
— Тоже ничего. Настоящее английское имя. Мне вообще кажется, что английские имена такие красивые. Сама-то я испанка. Жажда просто замучила. Позову-ка я тебе официанта.
Официант, по-видимому, знал ее. Появилась выпивка.
— То, что доктор прописал, — она улыбнулась ему, и ее нога под столом коснулась его ноги.
Он тут же подобрал свои ноги под стул. Ее это ничуть не обескуражило. Она сделала большой глоток:
— Ты из Нью-Йорка?
Он отрицательно покачал головой и сунул указательный палец в полупустой стакан.
— Ты вроде говоришь, как южанин. Ты не с юга?
— Точно, — он вытащил палец из стакана. — Я с юга.
— Должно быть, хорошо там, на юге? Всегда хотела жить в Майами, но никак отсюда не уехать. Все мои друзья здесь, не бросать же их. Знаешь, у меня как-то был друг, мужчина, хочу я сказать, — она улыбнулась чему-то своему, — и зимой он всегда уезжал во Флориду. Однажды он и меня с собой пригласил, и я чуть было не уехала… — она помолчала немного, — Это было десять лет назад.
Голос ее зазвучал печально, но ему не было ее жаль.
— Летом там, наверное, жуть как жарко. Хотя и здесь бывает жарковато. Иногда кажется, что просто умрешь от жары. Ты воевал?
От скуки он зевнул.
— Я был солдатом.
— В мундире ты, наверное, настоящий красавчик? Но слава богу, что она наконец-то закончилась, война.
Он пододвинул свой стакан по столешнице. Ему доставлял удовольствие звук стекла при соприкосновении с трещинками и царапинами. Она смотрела на него — а ему хотелось, чтоб она ушла.
— Что тебя занесло в Нью-Йорк? — спросила она. — И почему напиваешься? У тебя ведь есть все, а ты сидишь здесь один-одинешенек и напиваешься. Хотела бы я поменяться с тобой… Только я не молодая, и не красивая. Жаль, — она тихо заплакала.
— У меня есть все, — сказал он и вздохнул. — У меня есть все, Антея.
Она достала салфетку и высморкалась.
— Так зовут мою сестру. А я Эстелла.
— А твой брат Дрейк.
Она удивленно посмотрела на него:
— Верно. А ты откуда знаешь?
Внезапно он понял, что ему грозит быть втянутым в чужую жизнь — выслушивать признания, слышать имена, которые для него ничего не значат. Он закрыл глаза — может, она исчезнет? Она перестала плакать и вытащила из сумочки маленькое зеркальце. Осторожными движениями припудрила синяки под глазами, убрала зеркальце обратно в сумочку и улыбнулась.
— А ты что сегодня делаешь?
— Не видишь разве? Пью.
— Дурачок! Я хочу сказать, потом. Ты, наверное, остановился в гостинице?
— Я остановился здесь.
— Ничего не выйдет. Они закрываются в четыре.
Тревога. Он не подумал, что будет делать после четырех. Это она виновата. Он сидел тут такой счастливый, слушал себе музыку, а потом заявилась она — и все изменилось. Нужно ему было помочь ей обосноваться. Вместе с ней вернулась реальность, угрожавшая его спокойствию, от нее нужно избавиться.
— Я пойду домой один, — сказал он. — Когда я иду домой, я иду один.
— Вот оно как, — она задумалась, выбирая, и решила изобразить обиду. — Значит, я недостаточно хороша для тебя?
— Для меня никто не хорош.
Он смертельно устал от нее, а при мысли о сексе его начало тошнить.
— Извини, — сказала Эстелла, сестра Антеи и Дрейка.
Она встала, поправила грудь и вернулась к стойке.
Он был рад остаться наедине с тремя стаканами перед ним на столе — двумя пустыми и третьим, выпитым наполовину, со следами губной помады. Он построил из стаканов треугольник. Потом попытался выстроить квадрат, но у него ничего не получилось. Почему? Из трех стаканов должен получаться квадрат. Он расстроился. К счастью, реальность снова начала расплываться, а Джим Уиллард сидел за своим столом, в своей кабине, в своем баре, создавая озера, реки, острова. А больше ему и не надо было ничего, только быть одиноким существом без памяти и сидеть в своей кабинке. Постепенно страх, владевший им, исчез. Он начисто забыл, как все это начиналось.
Глава 2
1
Этот весенний, утопающий в зелени день выдался на удивление жарким. В актовом зале закончились торжественные мероприятия, и из дверей недавно отстроенного здания школы Олд-Джорджиан хлынул поток юношей и девушек, родителей и учителей.
Джим Уиллард задержался на верхней ступеньке, стараясь отыскать в толпе Боба Форда. Но где уж там: все парни в темных пиджаках и белых рубашках, девушки в белых платьях, отцы семейств в соломенных шляпах — крик моды этого сезона в Вирджинии. Многие мужчины курили сигары — верный признак политика. Ничего удивительного — окружной центр был просто наводнен чиновниками. Чиновником был и отец Джима, работавший в окружном суде.
Какой-то парень, пробегая мимо, шутливо толкнул Джима в плечо. Джим обернулся, решив, что это Боб, но это был не Боб. Он улыбнулся, тоже толкнул парня в плечо, в шутку они обменялись ругательствами. Для него это было абсолютно безопасно, потому что он пользовался популярностью как чемпион школы по теннису, а спортсменов всегда обожают, в особенности — если они тихие, скромные и застенчивые, как Джим.
Наконец появился Боб.
— В этом году я, ты в следующем. Так что не очень переживай.
— Жаль, что я не кончаю в этом году.
— У меня такое чувство, будто передо мной открыли двери тюрьмы и выпустили в большой мир. Ну и как я выглядел на сцене в этом черном балахоне?
— Шикарно!
— А ты сомневался? — Боб фыркнул.
— Ладно, давай-ка лучше сыграем в теннис, пока еще светло.
