Госпожа Требла уставилась на меня с таким видом, словно я — Рашель, должна объяснить ей, психологу, что же обстоит не так с госпожой Даниель. Как говорит мой папа, проблема в том, что, если дорожишь жизнью, не нужно подвергать сомнениям ее основные ценности: своего отца, даже если мы евреи, и изобретателя картофельной запеканки с мясом, даже если та уже осточертела. Ну, то же самое и с госпожой Даниель противно, а есть надо, потому что это считается вкусным, и дело с концом. И тут даже есть выгода, потому что в школе госпожу Даниель все обожают, оттого что от нее хорошо пахнет клубничными конфетками «тагада», оттого что она похожа на чудесную фею, оттого что у нее длинные волосы, покрашенные в цвет яичного желтка, и, если хорошо учить уроки, можно получить разрешение расчесывать их во время перемены. Госпожа Даниель говорит, что нет ничего постыднее, чем явиться в школу с растрепанными волосами. Между прочим, если я, по несчастью, натыкаюсь на нее в школьном дворе на перемене, она хватает меня за ухо и спрашивает, видела ли я когда-нибудь расческу и позволяю ли я себе ходить в свою синагогу в таком же грязном и растрепанном виде… Я мечтаю сказать однажды: «Знаете, госпожа Даниель, хоть мне и девять лет, я отлично вижу, что вы — дура». Она мне тогда ответит, что вовсе нет, а я ей скажу: «Правда? А кто говорит вместо „аэропорт“ — „ареопорт“? Кто говорит вместо „волосы госпожи Даниель“ — „волосы у госпожи Даниель“? Может быть, я? Заметьте, это никуда не годится!» Тут я схвачу ее за ухо и ударю, скажу, что настала моя очередь причесать ее, и обрею ей голову папиной газонокосилкой…
На прошлой неделе она попросила нас написать сочинение на тему «Автопортрет». Это кажется мне идиотизмом, к тому же я похожа на маленького мальчика с темно-русыми волосами, который плохо учится, но я написала, что считаю себя очень белокурой, очень красивой, очень умной и так себя люблю, что иногда даже сама себя целую. Госпожа Даниель вовсе не нашла это смешным и вызвала в школу маму, чтобы нажаловаться. Мама ей возразила: «А вы, госпожа Даниель, что бы ответили на такой вопрос?» С тех пор госпожа Даниель все время ко мне придирается, недавно она мне сказала: «Попросим мадемуазель Рашель Гладстейн, витающую в своих таинственных мирах, повторить то, что я сказала… Ну-ка, мадемуазель Гладстейн?»
Я повторила. Я слушаю, мне просто неинтересно, вот и все.
Записав в свой маленький блокнотик имя учительницы, госпожа Требла сделала вид, что еще не спрашивала меня, почему я сплю одетая и с рюкзаком, и спросила меня:
Второй сеанс
Мама говорит, что госпожа Требла была, наверное, симпатичной в молодости. Не очень понимаю, с чего она это взяла. В любом случае, мне кажется если ты старая и в общем страшная, то какая разница, была ты симпатичной сто лет назад или нет, тем более что и замужество у тебя уже позади.
Сегодня я заметила на стене у госпожи Требла новый плакат. С изображением черной девочки, играющей в классики с белыми девочками, и надписью снизу: «А вдруг непохожесть — это удача?»
Госпожа Требла спросила, что я об этом думаю. Я сказала госпоже Требла, что будь непохожесть удачей, то Леони не играла бы одна в школьном дворе и Стефани Меньяр и Марина Шириолль приглашали бы ее на свой день рождения.
— А ты немножко дружишь с кем-нибудь в школе, Рашель?
— Ну да, госпожа Требла, но найти лучшую подругу непросто, потому что я живу в городе, где есть взрослые люди, которые считают себя баронами, баронессами, графами и графинями, и все это, как сказал бы папа, несмотря на отмену привилегий. Эти графы и графини ходят на мессу по воскресеньям, у них полно белокурых детей по имени Клемане, Гаэтан или Вианни, и папа говорит, что им для начала стоило бы сделать лицо попроще, а потом уже с людьми общаться.
Они учатся танцевать вальс, польку и играть в бридж для того, чтобы в старости вспоминать молодость, и это даже скорее хорошо. Мой отец говорит, что все они антисемиты, но я думаю, что они просто не очень любят евреев, вот и все.
Хоть они и не очень любят евреев, мама говорит, что они все равно христиане, и иногда мне везет, и они, в виде исключения, приглашают меня в гости. Но, когда к ним приходишь, нельзя забывать письменное приглашение, иначе тебя либо отправят домой на носилках, либо гильотинируют, как в старые добрые времена, тут уж как получится. Короче, там есть только одна действительно классная девочка, Ортанс Паризи, и она моя лучшая подруга.
— А что такое «лучшая подруга», Рашель?
Я объяснила госпоже Требла, что лучшая подруга — это такая подруга, которая единственная приходит на день рождения ко мне, а не к Стефани Меньяр, хотя приглашала я не только ее одну… Потому что однажды на моем дне рождения мы оказались с Ортанс вдвоем. Ну, то есть вчетвером: мама Ортанс, Ортанс, моя мама и я, а нас должно было быть десять человек. И мама Ортанс, как будто не случилось ничего ужасного, сказала моей маме:
— Я уверена, что они и вдвоем прекрасно повеселятся. Я, кстати, предпочитаю качество количеству, а вы, госпожа Гладстейн?
И поскольку моей маме ответить было особенно нечего, она сказала маме Ортанс:
— О! Зовите меня Франсуаза, вы доставите мне удовольствие!..
То, что моя мама предложила звать ее по имени, доставило маме Ортанс такое удовольствие, что она обрадовалась, будто выиграла в лотерею, и сказала:
— В таком случае, Франсуаза, я вам приказываю называть меня Катрин!
— Отлично, Катрин, но, если вы хотите, чтобы мы действительно стали подругами, зовите меня Фаншун!
— Тогда, Фаншун, я требую, чтобы вы звали меня Кати!
— Договорились, Кати!
И обе расхохотались. Всегда ужасно смешно, когда родители начинают вести себя как обычные люди.
В любом случае, Ортанс — моя лучшая подруга. Я ее действительно очень люблю. Она страшно ленивая и всегда получает хорошие оценки. Я всегда получаю плохие оценки, даже когда учу уроки, но, надо сказать, трудно учить уроки, когда все время болит голова.
Потом я рассказала госпоже Требла о самом главном, что объединяет нас с Ортанс, — это то, что мы не подавали жалобу на родителей из-за наших стрижек, потому что мы классные девчонки, а пожаловаться, между прочим, очень хотелось.
Госпожа Требла внимательно посмотрела на каштановые ниточки, торчащие из моей головы, и сказала:
— А что тебе не нравится в твоей стрижке, Рашель?
— Ничего, госпожа Требла. Конечно, вы правы, это очень хорошо — прическа, как у английского лорда.
— Если ты позволишь мне немножко высказаться на этот счет, Рашель, я скажу, что совершенно с тобой не согласна.
— Если вы позволите мне немножко высказаться на этот счет, госпожа Требла, я вам скажу, что каждый раз, когда я выхожу из парикмахерской, мама говорит мне: «А кто тут мой обожаемый маленький лорд Фаунтлерой?»
