Приход к власти Путина и его коллег стал кульминацией, случайной или преднамеренной, процесса, стартовавшего в начале 80-х, когда КГБ начал все более раздражать власть старцев, окружавших дряхлевшего Леонида Брежнева и руководство Коммунистической партии. В эпоху коммунизма даже КГБ не был всесильным. Он не имел права следить за советской военной разведкой, ГРУ, за Коммунистической партией, которая смотрела на его «щит и меч» со смесью страха и презрения. Как и его предшественники, наводящие ужас секретные службы КВД, ОГПУ, ЧК, а ранее — царская охранка и даже монахи в черных капюшонах, опричники Ивана Грозного, КГБ мог терроризировать бессильных, но только советовать сильному: у него не было никакой собственной политической власти.
Это почти изменилось в ноябре 1982 г., когда умер Брежнев, и на должность Генерального секретаря был избран руководитель КГБ Юрий Андропов. В течение 15 месяцев КГБ пребывал на пике своего могущества. Суровый и вселявший страх Андропов попытался реставрировать советскую экономическую и политическую систему. Но ему это не удалось, поскольку она по определению не поддавалась восстановлению, а также потому, что спустя несколько месяцев правления отказали больные почки генсека. Застой вернулся после его смерти, при его преемнике, трясущемся от старости Константине Черненко, чье правление продлилось всего 18 месяцев. Смирившись с неизбежностью перемен, КГБ стал убежденным сторонником реформ Горбачева — по крайней мере, пока они не привели к развалу страны.
Возможно, это кажется парадоксальным, но главной целью большинства либералов и реформаторов всего Советского Союза в горбачевскую эпоху было перехитрить центральные институты власти: Кремль, вооруженные силы, государственных чиновников, которые управляли плановой экономикой (или расправлялись с ней), и самое главное, серых кардиналов КГБ. Два главных рычага советской власти — экономическое планирование и однопартийное милицейское государство — две стороны одной медали. Единственное, чего никто не осознавал, — крах государственного планирования скоро даст самым «смекалистым» гражданам бывшего Советского Союза — офицерам секретных служб — шанс разбить Запад в его собственной игре под названием «капитализм». Политическая свобода и права человека, которые, казалось, лежали в основе общественной жизни, оказались лишь побочными и необязательными понятиями.
Андропов, а не Горбачев, был образцом для Путина. В июле 1999 г., будучи еще главой ФСБ, Путин возложил цветы к могиле Андропова. Позднее он восстановил его мемориальную доску на серой стене старого штаба КГБ на Лубянке с надписью «Выдающемуся государственному деятелю».
С момента прихода Путина к власти ФСБ добилось того, чего никогда не имело КГБ: его сотрудники, настоящие и бывшие, наконец-то управляют страной. Разница между этими двумя организациями в большой степени внешняя. Вскоре после вступления в должность премьер-министра в 1999 г. Путин в выступлении по российскому телевидению заявил, что бывших чекистов не бывает. Виктор Черкесов, близкий сподвижник Путина, который, будучи руководителем КГБ в Санкт-Петербурге в 1988 г., инициировал последнюю политическую репрессию в Советском Союзе, писал в 2004 г.: «Мы (силовики. — Примеч. автора) должны понять, что все мы — единое целое <…> История распорядилась так, что груз удержания российской государственности во многом лег на наши плечи <…> Я верю в наше сообщество, наше опорное государственное сословие, верю в нашу способность, ощутив опасность, отбросить все мелочное и суетное и не изменить присяге».
* * *
В книге по дзюдо, вышедшей в 2004 г. в его соавторстве, Путин неоднократно подчеркивает, что успех должен достигаться с минимальными усилиями и максимальным эффектом. Это характерная черта его внутренней и внешней политики. Стремясь контролировать все, как это делали его коммунистические предшественники в Кремле, он захватывает власть твердо и уверенно. Гораздо эффективней не грубо сокрушать своих противников, а нарушать их равновесие, тем самым делая уязвимыми перед ловкими толчками и ударами. Хотя ФСБ совершила удачный переворот, восстановив полуавторитарную политическую систему, она старается избегать тотального контроля. До известной степени сохраняется видимость политического плюрализма, что вводит в заблуждение сторонних наблюдателей и тех, кто все еще принимает желаемое за действительное.
На первый взгляд все просто. Россия была в ужасном беспорядке, когда Путин стал премьер-министром. Затем смертоносные и загадочные террористические акты, унесшие порядка трех сотен человеческих жизней, ввели страну в состояние всеобщей паники. Реакция Путина — его жесткие заявления и еще более жесткие действия — сделала его самым популярным национальным политическим деятелем в течение нескольких недель. Поэтому выбор Путина как преемника президента Ельцина стал логически верным и всеобщим. После этого он навсегда распрощался со злоупотреблениями ельцинской эпохи и сделал Россию сильной и процветающей. Для многих россиян и ряда иностранных граждан именно это по-прежнему является сутью его правления. О злоупотреблениях властью пойдет отдельный разговор в последующих главах, но способ, с помощью которого Путин пришел к президентской власти, должен разогнать любые иллюзии об истинной ее сущности.
Все начиналось с туманных новостей, едва доносившихся до внешнего мира. В августе 1999 г. боевики-сепаратисты из Чечни напали на деревни соседнего Дагестана. Несколько дней спустя, 31 августа, произошло еще одно, казалось бы, никак не связанное с этим событие: прогремел взрыв в Москве в подземном торговом центре, как гордо называлось скопление киосков у входа в станцию метро. Один человек был убит и сорок ранены. Многие списали это на счет преступных разборок, хотя ответственность взяла на себя ранее неизвестная повстанческая группа. Преступление еще более крупного масштаба произошло 4 сентября, когда взорвалась подложенная в машину бомба у жилого дома в военном городке Буйнакске в Дагестане, в результате чего погибло 64 человека и десятки были ранены. Россия обвинила в этом чеченских сепаратистов. Путин уполномочил провести атаку на так называемые «незаконные воинские формирования» в Чечне.
Спустя лишь несколько дней взорвалась огромной мощности бомба, заложенная в подвале девятиэтажного дома на юго-востоке Москвы, в результате чего погибли 94 человека и было ранено 150, а россияне стали ощущать себя под постоянной угрозой террористических атак. Это впечатление подтвердилось еще двумя случаями массового убийства. 13 сентября, в день траура по жертвам предыдущего взрыва, прогремел взрыв в восьмиэтажном здании на юге Москвы, жертвами которого стали 118 человек убитыми и 200 ранеными. Через три дня после этого сдетонировал грузовик в Волгодонске, на юге России, унеся жизни еще 17 человек.
Атмосфера, создаваемая этими непрерывными атаками, накалялась до предела. Ночами специальные группы патрулировали глухие улицы Москвы. Чеченцы, и без того самая непопулярная этническая группа в России, после этих нападений демонизировались еще больше. Путин немедленно санкционировал военную операцию против «террористической» республики. Россия должна была, как он выразился, «замочить» преступников «в сортире». Такое шокирующее употребление уголовного жаргона на публике ни одному из предыдущих российских правителей даже не снилось. Образованные россияне содрогнулись, но это совпало с настроениями большинства. Время быть хорошими кончилось…
