Парамонов, гад! Я отдала тебе лишнее — и то, что нужно было приберечь для другого, и то, что нельзя отдавать никому. Ты не сможешь вернуть это, а я не смогу забыть.
Вещей набралось много. Лидия сняла с себя белье и подсунула в корзинку отцу — он стирал себе отдельно, — а сама переоделась в свежее, французское. На размерах кучи это никак не сказалось. Пришлось оставить шубу и зимние сапоги — до того, как они понадобятся, было не меньше двух недель. Куча стала поскромнее.
Тут Лидия поняла, что у нее нет чемодана. Тот, с которым она давно, в прошлой жизни, ездила на юг, был еще советский, по тем временам приличный, но сейчас она ни за какие коврижки не поехала бы к Вадиму с этим чемоданным ублюдком из фальшивого крокодила. (Кстати, Вадим уже наверняка нервничал. Она прокопалась полчаса.) В доме был роскошный папин кофр на колесиках, именовавшийся по-военному «тревожным чемоданом», но посягнуть на него Лидии не пришло в голову — папа ездил с кофром в командировки. Оставался итальянский чемодан Парамонова. Лидия сказала себе, что это совместно нажитое имущество и она имеет право на свою часть, допустим, на крышку, а остальное берет взаймы.
Чемодан оказался маловат, и вещи пришлось утрамбовывать. После того, как Лидия села на свою крышку, правый замок закрылся легко, а левый не закрылся вообще. Этот замок она решила уступить Парамонову при разделе имущества.
Вот и все. Лидия выволокла чемодан к двери и пошла в папину комнату.
Там пахло болезнью — лекарствами, грязным телом, оставленной в тарелках простывшей едой. Лидия испугалась за отца. Показалось, что он лежит, беспомощный, на отгороженной книжным шкафом кушетке и слушает, как она ходит по квартире, но не может встать и боится крикнуть: «Кто там?» За шкафом часто и мягко застучало — да это Джой молотит обрубком хвоста.
— Джой! Джойка!
Пес ответил барабанной дробью, но к Лидии не вышел.
— Обиделся на меня, Джойка? Джойку бросила хозяйка…
Она заглянула за шкаф. Пес лежал под отцовой кушеткой.
— Ну вылезай, не дуйся…
Не переставая барабанить хвостом, Джой предупредительно рыкнул. Дружба дружбой, но под кушеткой была его территория, частная собственность, где в углу хранились ценные косточки, где никто не станет приставать с нежностями и тем более не наступит на него по случайности.
Лидию, как всегда, расстроило это типично мужское хамство. Они все такие, даже самые лучшие. Даже отец. В лепешку ради них расшибись, ставь им горчичники и клизмы, раскрой им душу — все равно когда-нибудь да рыкнут над своими унылыми сокровищами. Кстати, Джой, если долго не выметать из-под кушетки его косточки, сам начинал хватать людей за пятки. Ему было недостаточно чувствовать себя богатым. Он требовал внимания и преклонения.
Лидия села за отцовский письменный стол. Там, в нижнем ящике, была ее заповедная территория. Парамонову не удавалось туда залезть, хотя ковырялся и бывал замечен.
Стол был с секретом, таким простым, что Лидия разгадала его еще в детстве, а специалист по противоугонным системам Парамонов тринадцать лет покупался на эту простоту. Он искал механические премудрости, а премудрости давно сломались. Чтобы открылся нижний ящик, надо было сначала вытащить второй сверху и поддеть чем-нибудь оставшуюся от замка запирающую железку.
Если бы ревнивый Парамонов добрался до этого ящика, он, скорее всего, решил бы, что жена устроила ему издевательский розыгрыш. Ну что, по его разумению, могла прятать от мужа тридцатитрехлетняя женщина?.. А вот и нет. Поздравительные открытки, подарочки студенческих поклонников, давние театральные билеты, засушенные цветы — она-то помнила, с кем ходила в театр и кто дарил эти цветы, а муж был волен фантазировать и вырабатывать желчь. В коробке из-под торта лежали пупсики — и советские целлулоидные, и редкие в ее детстве немецкие, и привезенные ею не так давно из Франции, которые оказались китайскими. Это были ее нерожденные дети. Лидия мечтала о близнецах, но заводить детей от Парамонова ей быстро расхотелось.
Она разыскала пожелтевший конверт с трехкопеечной маркой; на клапане, внутри, неиспорченным девичьим почерком было написано «Колечка». Хранилась там затертая любительская карточка и два ломких вишневых листика из сада его тетки в Митине. Лидия добавила еще один трофей, который носила в сумочке целый месяц: визитную карточку Ивашникова Николая Ильича, директора фирмы «Ивашников», из чего следовало, что этот самый Николай Ильич был и владельцем фирмы.
Вот уж за эту карточку Парамонов точно снял бы ей голову. К роману с Вадимом, развивавшемуся у него на глазах, муж относился снисходительно, разумеется, пока Лидия не ушла из дому. Вадим был автомеханик, пусть и с вузовским дипломом, то есть в глазах Парамонова существо низшего порядка. А Колечка, Колька, ее студенческая любовь, превосходил Парамонова по всем параметрам.
Другое дело, что муж злился бы совершенно зря. Лидия в свое время не пошла жить к Кольке в его полуразвалившуюся избу (самую настоящую, бревенчатую, хотя и в черте Москвы) и теперь вовсе не собиралась идти на готовенькое в наверняка роскошную квартиру Николая Ильича Ивашникова, директора фирмы имени его. Хотя Колька был не против. Давал ей понять. Как всегда не вовремя — сейчас у нее был Вадим. А десять лет назад, когда Лидия еще не привыкла к Парамонову и поняла, что привыкать не хочет, у Кольки была Мария. Вот так они и жили в противофазе, всегда с кем-то не тем. Одного из пупсят-близнецов звали Колечка.
Задребезжали дверные звонки, все три. Отец притащил их со старой квартиры, и там они были нужны, а здесь лишь горько напоминали о том, что жило семейство на Кутузовском, в большой профессорской квартире, где звук обычного звонка не доносился до кухни и кабинета. Здесь хватило бы одного звонка. Кухня была — клетушка, а кабинета не было совсем.
Лидия закрыла стол и пошла открывать. Конечно же, это Вадим. Заждался, бедный.
Подходя к двери, она подумала, что у них с Вадимом где только не было, даже в лифте для романтики, только здесь, у нее дома, не было ни разу. Этот пробел стоило восполнить.
С НИМ ТЫ БУДЕШЬ СПАТЬ, ЛЮБИМАЯ
Дойдя до своего теплого гаража-бокса постройки еще пятидесятых годов, доцент Сергей Петрович Парамонов откатил стальную воротину, на первый взгляд не снабженную замками. Человек технически грамотный и посвященный в премудрости антиугонных систем обратил бы внимание на то, что лист стали такого размера должен бы весить тонны три, а Сергей Петрович даже не толкал, а скорее провожал едущую саму по себе воротину одной рукой, и на то, что замок там имеется, и какой! Другое дело, что нет замочной скважины, ручек и тому подобного. Роль ключа выполняла спрятанная в запонку на рукаве Доцента «далласская таблетка» с микросхемой.
В глубине запиравшегося столь хитромудрым способом гаража стояла обычная «девятка» — модель, стремительно терявшая свою былую престижность. Сергей Петрович просто подошел и открыл ее, опять же не доставая ничего похожего на ключи. Сел, расправил полы плаща, чтобы не измять, и сказал:
