– Допустим. А дальше? – парировал Вдовин. – Время военное, передовая. Сопротивление представителю власти. Тут уже не трибунал, как бы до расстрела на месте дело не дошло. Подумай о своих ребятах. Скажи: пусть без эксцессов.
– А зачем доводить до такого? Капитан, прошу как человека: не играй с огнем.
– Огонь – твои хлопцы?
– Верно понимаешь. Делаем так. Мы выйдем отсюда спокойно. Вместе, без конвоя. Дойдем до машины. Декорация такая, что мы просто в штаб фронта собрались проехаться. Оружие сдам, когда за расположение выедем. Это я тебе, Вдовин, обещаю. А вот все остальное про меня пусть решают в особом отделе фронта. Там-то поумнее тебя люди сидят, разберутся.
– Ну-ну…
Особист слушал разведчика и напряженно думал, взвешивал услышанное, оценивал все «за» и «против» ситуации. В которую загнал себя сам, преследуемый острым желанием арестовать командира разведроты за антисоветскую агитацию и пропаганду.
По сути, капитан Гонта подставился сам. Ведь знал же – Вдовин усиленно ищет повод свести с ним счеты.
Капитану удалось отбить у особого отдела своего разведчика, сержанта Золотарева. Тот вернулся с задания на тридцать шесть часов позже, чем ожидалось. К тому же не выполнил его – «языка» не привел. Чем, как следовало из рапорта Вдовина, умышленно усложнил полку выполнение поставленной боевой задачи. Особиста интересовало, где Золотарев пропадал все это время и не перевербовал ли его враг.
При других обстоятельствах шансы выкарабкаться у разведчика оставались минимальные. Но Гонта активно вмешался. И это удачно совпало с переходом полка в наступление.
Разворачивалось оно успешно. Их гвардейский полк в кратчайший срок взял Каменец-Подольский и продвинулся на западном направлении ближе к Хотину[1]. Потому рапорт капитана Вдовина по поводу сержанта Золотарева застрял где-то между инстанциями, очень скоро потерявшими к бумажке всякий интерес.
Что же, следует признать: реванш начальнику особого отдела взять таки удалось…
И вот сейчас, отметил Дмитрий, капитан лихорадочно думает, как бы ему не потерять лицо.
– Пусть рискнут, – молвил он наконец. – Поглядим, у кого наглости хватит. Думаешь, напугал? Я, Гонта, при таком раскладе банкую наверняка. Не одному болтуну вроде тебя язык прищемлю – целый заговор в гвардейском полку раскрою. Понял, нет? Меня за такое, глядишь, в звании повысят.
– Так ты для этого? – вскинул брови разведчик. – Тогда добро пожаловать на грешную землю, товарищ капитан. Пойдут на тебя мои ребята гурьбой. Возьмешь ты всех на карандаш. С тебя станется. Теперь прикинь хрен к пальцу. И подумай.
– О чем? – подозрительно спросил Вдовин.
– А о том, что под носом особого отдела зрел и развивался заговор в полку. Который ты проворонил. На предшественника свалишь? Так что место для дырки орденской рано ищешь. Не забудь – Жуков обязательно вмешается. Маршалу сильно захочется узнать, откуда это у него в хозяйстве, в отдельно взятом гвардейском полку столько врагов завелось. Причем сразу. И коли ты, капитан, целый заговор в особом отделе фронта предъявишь, наживешь личного врага в лице самого товарища маршала.
Говоря так, Гонта многозначительно нацелил указательный палец на давно не беленый потолок хаты, в которой расположился особый отдел.
– Мудришь. – Теперь в голосе Вдовина звякнули нотки сомнения.
– Рискни, проверь, так ли уж крепко мудрю. Думай, нужен ли тебе такой враг, как маршал Жуков Георгий Константинович.
Их взгляды вновь скрестились. И теперь уже глаза отвел Вдовин.
– Много берешь на себя, капитан, – выдавил особист, все-таки стараясь оставить последнее слово за собой и сохранить лицо. – Не знаю, кто кому сказал, что Жуков горой встанет за таких, как ты. Маршал, насколько я знаю, вообще людей не слишком ценит. Скольких бросал под пули, не думая о потерях…
– Однако люди за ним идут, – отчеканил Гонта.
– Ладно, верь своему богу. – Особист с видимым раздражением повел плечами. – И послушаю тебя потому, что мне как начальнику особого отдела бардак в полку ох как не нужен. Особенно накануне очередного наступления. Потому двинем, капитан. Пистолет сдашь, как договорились.
Ответа не было. Вдовин, сочтя вопрос исчерпанным, подошел к столу и принялся укладывать нужные ему бумаги в старый, но вполне добротный, даже представительский кожаный портфель. А капитан Гонта машинально провел большими пальцами обеих рук под ремнем вокруг талии, ровняя складки на кителе. Затем одернул его, коснувшись кобуры, машинально поправил фуражку.
Хотелось верить, что он вернется обратно в свою роту.
Ну а если не вернется…
Что же, третий год войны приучил Дмитрия быть фаталистом.
Со стороны арест командира разведроты таковым не выглядел, как и хотелось Гонте.
Офицеры спокойно, даже как добрые друзья, вышли из хаты, в которой временно разместился особый отдел. Причем Вдовин позаботился о том, чтобы оказаться под лучшей из возможных крыш в поселке. Даже штаб расположился в школе – здании старом, с виду добротном, построенном, похоже, еще при царе-батюшке. Вот только с одним изъяном: дальнее крыло разрушило попадание снаряда, и с той стороны вместо стены была дыра, наглухо заваленная кирпичом.
Позже Гонта узнал: по дикому, почти невероятному стечению обстоятельств хату, приспособленную под особый отдел, где также расквартировались и его сотрудники, при немцах занимал начальник местной вспомогательной полиции. По мнению капитана, подобное совпадение обрело некий дополнительный, скрытый и тонкий смысл.
Стараясь не глядеть по сторонам, тем самым не давая Вдовину повода обозначить подлинную суть происходящего, Гонта легко запрыгнул в открытую кабину «виллиса». Особист сделал молчаливый знак головой, требуя подвинуться.
Дмитрий и не подумал пошевелиться.
Начальник особого отдела обошел машину сзади, примостился с противоположной стороны. Это стало сигналом для усатого старшины Орешкина, прикомандированного к отделу водителем: он завел мотор, «виллис» тронулся с места.
Уже когда проехали последний пропускной пункт и старшина взял курс на восток, к месту расположения штаба фронта, Вдовин, опять ни слова не говоря, протянул руку. Гонта вытащил свой ТТ из кобуры. Слегка подкинув его на ладони, в движении легко перехватил оружие за ствол. Не вручил – сунул особисту. Тот, щелчком вынув обойму, чуть привстал, пряча пистолет в правый карман галифе. Обойму поместил в нагрудный, зачем-то легонько прихлопнув по карману ладонью: дело, мол, сделано. После чего одарил разведчика торжествующей улыбкой – вот так, дескать, нынче он победитель. Вероятно, ожидал ответа. Но Дмитрию вообще расхотелось обмениваться с капитаном даже дежурными фразами.
