Часть I. Бессознательное копирование
Глава 1. Жизнь в СССР (союз суровых серых работников) — детство
Можно было бы очень быстро проскочить этот период моей жизни. Действительно, зачем тратить время на прошлое, строгая чистота жанра которого не имеет шанса повториться. Россия, упав в потребительский бум с присущим нам энтузиазмом вечно догоняющих, выскочит из него разве что со всей цивилизацией в результате катастрофы иного типа. Никакие искусственные идеологические «скрепы» не остановят двигатель экономики — любовь к миру вещей, или фетишизм. Но тот период интересен. Индивидуальный стиль в условиях, идеальных для его отсутствия, все равно пробивался. Это при том, что СССР с его железным занавесом и имперско‑коммунистическим укладом в зародыше убивал идею личной самопрезентации. Стилисты, имиджмейкеры, глянец, гламур не затронули девственную в своей антибуржуазности территорию СССР. Страна в муках родила особый обезличенный стиль: номенклатурно‑партийный, с халами, темными нескладными костюмами, болгарскими ботинками, пенсионерами в черных и синих кофтах, шапками‑пирожками на трибуне мавзолея. Я не занимаюсь сейчас оценкой прошлого. Просто было так.
В этом мире для девочек главным развлечением стали картонные куклы. Одежда вырезалась по картинке — или купленной в магазине, или нарисованной самостоятельно. Оставлялись защипы, потом они зажимались на кукле, и вот она — Барби именем СССР! Я рисовала платьица в цветочек и горошек, дальше фантазия не шла. Тетя Сима, дальняя мамина родственница, зарабатывала шитьем и из обрезков заказчиц нашивала мне и моей двоюродной сестре Гале платья, когда приезжала. Так и помню, как с восторгом жду наряд около монотонно жужжащей машинки «Зингер». Прямо надену и стану… Мальвиной. Галя надевала, и действительно: крепенькая, ладненькая, голубоглазая, становилась на нее похожа. А я нет. Рюши и фонарики жили совершенно отдельно от моей долговязой тощей фигурки, жиденьких черных волос и узких глаз того же цвета. Я впадала в отчаяние и, не заметив, понесла по жизни комплекс Мальвины. Тетя Сима уезжала, а я из ее платьиц вырастала и оставалась с тем, что носили все: школьная форма, сменные воротнички, треник «олимпийка» синий с молнией спереди и еще что‑то, не помню. Папа самурай моим видом не интересовался, мама — школьная учительница — была замучена текучкой, жили бедно, так что до Мальвины как до Луны. Но я стремилась и искала образы везде: на улице, в школе, в советском кино. Одежда меня не волновала, все были похожи. Главное, считала я, это голова и рост. На голове — кудри, рост — уменьшить. Все вылилось в бигуди на всю ночь ради локонов, перевязанных шелковым бантиком, а позже в безумную химию с пережженными волосами. С ростом — сложнее. На день рождения в 14 лет папа подарил мечту — кожаные взрослые сапоги. Но — на каблуке. И я отказалась. Всю ночь переживала. Но прибавить еще пять сантиметров к своему росту не хватило духу. Убивало, что на физкультуре — первая. С подругой ругалась, пытаясь поменять ее вьетнамки, стертые, на мои новые. Цена вопроса — полсантиметра. Подсознательно копируя белых девочек, ненавидя свои азиатские черты лица, цвет кожи и чрезмерную для тех времен длину тела, я колдовала прежде всего над обувью и прической, пытаясь себя хотя бы чуть‑чуть европеизировать. К моменту поступления в институт, окончательно разочаровавшись, я бросила все попытки. Завязала два хвостика, еще более расширив лицо, и так, с двумя хвостиками и венком вместо фаты, быстро вышла замуж. По любви и для уверенности в себе такой, какую мама родила. Замученная комплексами, полуазиатская девочка не смогла приблизиться к своей мечте: знающей себе цену, капризной кукольной красавице.
Выводы
• В поисках совершенства мы начинаем с самого простого: находим героя и тупо копируем его, например, с помощью прически и других внешних ухищрений.
• Неуверенный в себе человек не может, как бы сильно он того ни хотел, приблизиться к уверенному образу своей мечты.
• Даже у замученного комплексами подростка есть стремление выглядеть лучше, чем он о себе думает.
• Во все времена, в том числе и в СССР, люди находят способы выделиться из массы.
• Бессознательное копирование не преследует определенной цели. Это, скорее, попытка избавиться от самого себя.
Глава 2. Жизнь в СССР — «в людях» — карьера
Студенческая жизнь никак не подстегнула во мне стремление изменить стиль. Причем несмотря на то, что уже на первом курсе до меня доходили слухи, что «надо же, японки вроде красивые, а Ира хотя и приятная, но внешне совсем никакая». Выйдя вскоре замуж, я, наверное, обрела некую уверенность в себе и забыла свое подростковое самобичевание. Зато переключилась на горячо любимого супруга. Уже сейчас, с позиции взрослой женщины, со временем, я поняла, что и в первом, и во втором браках имиджевую уверенность я обретала, создавая успешный образ мужчине, который спустился ко мне с Олимпа. В какой‑то степени это было сродни поведению мужчины. Словно работяга‑муж (а училась я много и старательно) с удовольствием пакует жену во все красивое, опосредованно демонстрируя обществу свое самолюбие. Недаром, впервые попав с папой в Японию, я, имея совсем ограниченные средства, привезла чемодан обуви и одежды мужу, себе — только джинсы, джинсовую куртку и панамку, тоже джинсовую. Вот такой изысканный набор. Надо иметь в виду, что училась я старательно в силу своего характера, но без особого интереса. Экономика замаячила в моей жизни от безвыходности ситуации: способна ко всему, но без души. Эмоции появились только благодаря преподавателю политэкономии. Влюбленная в «Капитал» Карла Маркса, она пыталась передать это чувство всей группе. Мое сердце вдруг отозвалось и привело меня в аспирантуру. Кстати, джинсовый костюм сыграл роковую роль в моей жизни. Уже будучи аспиранткой, я стремительно ворвалась в академическую среду в образе стиляги 1970‑х: «клеша», куртка, майка и крестик металлический на цепи. Я потрясала своим видом научных работников и обрела второго мужа. Выйдя второй раз замуж, я повторила историю: забыла о себе и, заняв деньги у Константина Борового, решила одеть гениального молодого ученого. Он был действительно удивительно талантлив и, будучи по природе своей прекрасным макроэкономистом, очень рано защитил диссертацию. Мы называли его «Марксом». Я упаковывала его, восхищаясь и гордясь своим мужем. К окончанию аспирантуры я нагрузилась по полной: прекрасный, но бедный муж, двое детей. Две мамы‑пенсионерки, покинутые мужьями. Начались поиски работы и заработков. Прекрасная студенческая пора закончилась.
