Внимательно изучив коробку и ее содержимое, дядя пришел к выводу, что подлинность этих вещей не вызывает никаких сомнений. Он собрался опубликовать записки, но ему помешала Вторая мировая война.
Переживая за сохранность находки, дядя снял копии с записок Уотсона, а оригиналы вместе с коробкой поместил на хранение в банк на Ломбард-стрит. В 1942 году во время авианалета в здание банка попала бомба, вызвав пожар, в результате которого записки обратились в пепел, а коробка хоть и уцелела, но была сильно повреждена пламенем, уничтожившим сделанную на ней надпись.
Таким образом, у дяди остались лишь копии записок, отыскать же мисс Аделину Маквертер ему не удалось. Опасаясь обвинений в фальсификации, он счел за лучшее не публиковать записки, которые после смерти дяди достались мне вместе со сделанными им примечаниями.
Как человека далекого от литературных занятий (по профессии я стоматолог), меня не волнуют возможные обвинения в фальсификации записок. Передать их по наследству мне некому, так что я решил их опубликовать, хоть и не могу поручиться за подлинность бумаг.
Приношу свою благодарность Джун Томсон за помощь в подготовке книги к публикации.
Дело о преследовании миллионера
Судя по моим записям, 21 апреля 1885 года, за несколько дней до того, как к нам обратилась за помощью мисс Вайолет Смит из Суррея[2], в нашу квартиру на Бейкер-стрит была доставлена телеграмма[3].
Не могу сказать, что Холмс редко получал телеграммы, но лишь немногие из них вызывали у него подобную реакцию. Пробежав глазами текст, великий сыщик насмешливо изогнул бровь и протянул телеграмму мне:
– Что вы об этом думаете, Уотсон?
Телеграфное сообщение было достаточно длинным:
Получил несколько анонимных писем с угрозами моей жизни тчк От местной полиции никакого толку тчк Поручаю дело вам тчк Мой экипаж будет ждать вас на станции в мейдстоне тчк отправление поезда в 14:23 с вокзала Чаринг-Кросс тчк заплачу сколько попросите тчк Джон Винсент Харден
– Со всей очевидностью можно заключить, что автор телеграммы – человек властный и денег у него куры не клюют, – заметил я.
– Я бы даже сказал, что мы имеем дело с американским миллионером, сколотившим состояние на табаке, – добавил Холмс.
Казалось бы, я уже успел свыкнуться с выдающимися дедуктивными способностями моего друга, но его слова потрясли меня до глубины души. Как, во имя всего святого, он узнал все это из телеграммы?!
– Но каким образом, Холмс… – начал я, однако договорить не успел, поскольку знаменитый сыщик весело рассмеялся.
– Все очень просто, старина, – промолвил он. – Дело в том, что три недели назад я прочел в «Таймс» небольшую заметку о Джоне Винсенте Хардене, приуроченную к его приезду в нашу страну. Так я и узнал, кто он такой и сколько у него денег. Это его первый визит в Англию. Насколько я понимаю, он собирается провести у нас год, в первую очередь – для того, чтобы вывести в свет свою единственную дочь Эдит, представив ее сливкам общества. С этой целью он снял усадьбу за городом и роскошный особняк в Бельгравии. На роль дуэньи Эдит определена вдовствующая леди Роксэм, у которой есть холостой сын, так что, смею предположить, скорее рано, нежели поздно мы увидим в «Таймс» объявление о помолвке мисс Харден и лорда Роксэма. Да, мой дорогой Уотсон, браки заключаются отнюдь не на небесах, а в гостиных Парк-лейн и Гросвенор-сквер. Принимая внимание все эти обстоятельства, я склонен согласиться с предложением Хардена и навестить его. Высокомерный тон американца меня нисколько не задевает.
– Он пишет, что заплатит, сколько вы запросите, – напомнил я.
Холмс небрежно отмахнулся:
– Деньги тут совершенно ни при чем. Осмелюсь вам напомнить, что я и прежде неоднократно отказывал богатым клиентам, если дела, с которыми они ко мне обращались, не представляли для меня никакого интереса. Здесь же перед нами совсем другой случай. Вы только подумайте! Кто-то угрожает лишить жизни самого Хардена! Это вам не банальная заурядность! Что ж, сядем на поезд, отправляющийся с вокзала Чаринг-Кросс в четырнадцать двадцать три, как того требует американский миллионер. Надеюсь, в ходе расследования нам удастся прояснить один аспект, представляющийся мне наиболее занятным.
– Вы говорите о личности преступника, угрожающего Хардену?
– Это мы тоже выясним, мой добрый друг, но меня куда больше интересует последовательность событий.
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы толкуете, Холмс.
– Давайте обдумаем известные нам факты. Если верить опубликованной в «Таймс» заметке, Харден прибыл в Англию впервые и приехал сюда всего три недели назад, однако он уже успевает получить целую серию посланий, которые называет «письмами с угрозами». Он слишком мало времени пробыл у нас в стране, чтобы нажить здесь заклятого врага. Впрочем, я могу серьезно недооценивать его способность восстанавливать против себя людей и возбуждать в них ненависть.
– Иными словами, вы полагаете, что отправитель писем не англичанин?
– Ничего подобного я не говорил. Я лишь выразил свои сомнения касательно одного из аспектов дела.
– Однако, если он не англичанин, – не желал отступать я, – значит, остается предположить, что мы имеем дело с американцем, который, имея на Хардена зуб, отправился вслед за недругом в Англию.
– Подобная версия вполне приемлема, хотя имеет ряд слабых мест. Зачем преступник ждал приезда Хардена в Англию? Почему не начал действовать дома, в Штатах? С его стороны логичней было бы поступить именно так. Вы не согласны?
– Быть может, в Штатах ему мешали некие обстоятельства.
– Это предположение также нельзя сбрасывать со счетов. Впрочем, пока нам не известны все факты, наши предположения носят исключительно умозрительный характер. А я уже прежде говорил вам о том, сколь опасно строить гипотезы, основываясь на недостаточных данных[4].
На этом Холмс оборвал беседу, отказавшись обсуждать предстоящее дело. Не говорил он о будущем расследовании и по дороге в Мейдстон, где на станции нас, как и было обещано, ждала небольшая карета, присланная Харденом. Проехав около трех миль через цветущие сады графства Кент, мы прибыли в большое поместье Маршем-холл, где в усадьбе эпохи королевы Анны поселился наш клиент.
