1
Осень 1998-го – зима 1999/2000 года. Из Небраски в Аризону
– Ты считаешь, мне пора в отставку? – медленно повторил я ошеломившие меня слова Тима. – Полагаешь, мне нужно уйти из фирмы? А ты, случайно, не шутишь? – Партнеры с безучастными лицами скованно сидели на стульях с высокими спинками. Мне потребовалось огромное усилие, чтобы держать себя в руках. – Ты недоволен моим не совсем обычным рабочим графиком? Но документы у меня не запущены, дела и поступления не хуже, чем у любого из присутствующих.
– Речь не о том, – спокойно ответил Тим. – Мы устали сомневаться, все ли с тобой в порядке. Невозможно планировать будущее. Нельзя ничего предсказать. И поскольку твоя рабочая неделя в кабинете сократилась до трех дней, мы постоянно опасаемся, что ты когда-нибудь нарушишь сроки или совершишь какую-нибудь оплошность. Как прикажешь поступать с твоими делами, если однажды ты здесь больше не появишься?
– Кто сказал, что такое может случиться?
– Послушай, Стив, нам неизвестно, что с тобой происходит. Ясно одно: твое здоровье не в порядке. Ты больше не способен выполнять все, что на тебя наваливается. Ты себя убиваешь. А мы в ожидании похорон не хотим рисковать всем, что имеем. – Он обвел взглядом стол, и каждый из моих партнеров кивнул.
Когда я уходил, офис уже опустел. Спустившись на лифте на подземную парковку, я брел к машине, все еще пытаясь переварить новости. Не могут же меня выгнать из моей собственной фирмы? Разве такое возможно? Забравшись во внедорожник, я неуверенно влился в поток машин на Додж-стрит.
Западная окраина Омахи быстро скрылась в зеркальце заднего вида, когда я направился в сторону деревни на берегу озера, где жил с Фредди и дочерьми. Местность мало изменилась с тех пор, как сто лет назад здесь располагалась охотничья территория индейцев-пауни. На берегах неподалеку протекавшей реки Плат росли царственные, высотой в восемьдесят футов тополя со стволами в обхвате не меньше небольшого грузовичка. На запад до самого горизонта простирались засеянные зерновыми покатые холмы. Каждое возвращение домой дарило мне ощущение реального путешествия во времени, и это было моим самым любимым отрезком дня.
Но с недавних пор получасовая поездка превратилась для меня в целый час истинных мучений – не из-за пробок, а из-за моей спины, которую начинало сводить, если я слишком много времени проводил сидя за рулем. Каждое путешествие в автомобиле давалось мне не легче, чем исследовательская экспедиция Льюису и Кларку, – приходилось останавливаться и, упершись взглядом в землю, прохаживаться взад и вперед. Тот день не отличался от других. Во время одной из остановок я медленно потянулся, и в этот момент мне на глаза попался краснохвостый сарыч, устроившийся на верхушке каркаса – каменного дерева. Темный взгляд был голодным. Хищным.
– Меня еще не задавило машиной, – вслух проговорил я, возвращаясь за руль.
Дома я открыл гараж с помощью пульта дистанционного управления. Навстречу выбежали поздороваться два светлых шара шерсти – подпрыгивая, кружили, повизгивали, били хвостами по машине.
– Сидеть! – прикрикнул я на них, желая поскорее выйти из автомобиля.
Коди, золотистый ретривер, которого я забрал из приюта, отдав за него сломанный дробовик, тут же распластался на прохладном бетоне, а его дочь Сандоз, повизгивая, продолжала кружиться в танце пока не наступила отцу на лапу. Тот глухо заворчал, принуждая сесть рядом. Обе собаки повернули ко мне головы. Вываленный на сторону с капающей слюной язык Коди не скрывал его улыбки. Черные глаза и нос на светлой, поседевшей с возрастом морде казались угольками на голове снеговика. Рядом извивалась и выгибала спину Сандоз, напоминая маленькую школьницу, которая никак не решалась попроситься выйти в туалет.
– Спокойно! – потребовал я, и собакам хватило терпения не сойти с места и дождаться, пока я благополучно войду в дом. Несмотря на боль, я невольно улыбнулся, до глубины души тронутый поведением своих друзей.
Стоило мне опуститься на диван, и собаки уже были передо мной на ковре. Проявляя стратегическую смекалку, они заняли именно то место, которое потребовалось бы мне, вздумай я подняться и уйти. Отступление без физического соприкосновения стало невозможным, что, как я понимал, и являлось их целью. Но сегодня, вместо того чтобы довольно вздохнуть и закрыть глаза, Коди пристально посмотрел на меня и навострил уши. Без сомнения, он почувствовал постыдный запах поражения.
– В чем дело? – спросила жена, и на ее лице появилось озабоченное выражение.
– Меня вышвырнули с работы.
– О, Вулфи! Je suis desole[1]. – Она перешла на свой родной французский. – Но ты же ждал, что это произойдет? Правда?
– Нет.
Жена села рядом, взяла мою руку и поднесла к щеке.
– А какой выбор ты им оставил? Они понятия не имеют, что с тобой, потому что ты им ничего не рассказывал. Врачи предупреждали, чтобы ты поберег себя.
Я потрепал жену по колену, но взглянуть ей в лицо так и не смог.
В следующие несколько дней я понял, что, несмотря на то что весь прошлый год я всячески избегал говорить о болезни и все отрицал, Фредди задумывалась о неизбежном.
– Доктора утверждают, что в зимние месяцы у тебя наступает серьезное ухудшение, поскольку холод не позволяет телу расслабляться. А постоянный стресс на работе не дает мозгу найти силы преодолеть болезнь. Для нас нет иного способа справиться с этим, как уезжать отсюда на зиму. Это будет давать нам какую-то эмоциональную передышку.
Я удивился ее нажимом на слова «нас» и «нам». Проблемы с позвоночником были моими, а не Фредди. Смысл моей напряженной работы заключался именно в том, чтобы оградить жену и дочерей от последствий болезни.
– Можно продать участок в Аризоне, – предложила Фредди. Несколько лет назад мы купили в Седоне кусок земли. – Вырученными деньгами воспользуемся, чтобы приобрести небольшой домик в месте, где тебе комфортно жить в течение холодных месяцев. Ты же всегда говорил, что среди красных скал ощущаешь прилив здоровой энергии.