Книга Охотницы - Элизабет Мэй

— И что, по-твоему, мне делать в следующий раз? — спрашиваю я. — Ругаться с каждым, кто будет говорить то же самое?

Она фыркает.

— Это ужасная старая сплетня, которая скоро станет неинтересной. Люди, подобные мисс Стэнли, не дают умереть теме для разговоров, потому что тогда им нечего будет обсуждать. На самом деле никто не верит в эту глупость.

Я отхожу от стола. Бальная зала Хепберна заполнена группами людей, которые общаются, наслаждаясь напитками перед началом нового круга танцев.

С тех пор как я была здесь последний раз, к хрустальной люстре в центре залы подвели электричество. Фонарики парят практически под потолком, стеклянный корпус каждого из них изысканно декорирован в оригинальном стиле. Когда они проплывают над толпой, слышен жужжащий механический звук. Тени, отбрасываемые витражным стеклом, играют на обоях с цветочным рисунком.

Пока я изучаю группы людей, одетых в нарядные платья и английские костюмы, в мою сторону поворачивается не одна голова. Их взгляды тяжелые, оценивающие. Похоже, для тех, кто присутствовал на моем дебюте, я навсегда останусь той, кем была в ту ночь, — девушкой в крови, которая не могла ни говорить, ни плакать, ни кричать.

Я приношу несчастье в их спокойную, размеренную жизнь, и тайна смерти моей матери никогда не будет раскрыта. В конце концов, какое животное убивает так рассудочно, как то, что убило мою мать? Какая дочь будет сидеть рядом с трупом собственной матери и не проронит ни слезинки?

Я никогда ни с кем не говорила о том, что произошло той ночью. Никогда не показывала скорби, даже на похоронах матери. Я просто не вела себя так, как должна была вести себя невиновная девушка.

— Пойдем, — шепчу я. — Ты никогда не умела лгать.

Она бросает сердитый взгляд на мисс Стэнли.

— Они просто злобные дуры, которые не знают тебя.

Она убеждена в моей невиновности и чистоте. Когда-то Кэтрин действительно знала меня. Ту меня, какой я была раньше. Теперь есть только один человек, кто на самом деле понимает меня и видел разрушительную часть, которую я скрываю, — потому что он тот, кто помог ее создать.

— Даже твоя мать подозревает, что я в чем-то замешана, а она знает меня с младенчества.

Кэтрин усмехается.

— Ты не особо стремишься улучшить ее мнение, раз исчезаешь во время каждого светского раута, на который она нас сопровождает.

— У меня бывают головные боли, — говорю я.

— Подходящая ложь для первого случая, но на седьмой раз она вызывает подозрения. Может, в следующий раз придумаешь другую болезнь?

Она ставит пустую чашку на стол. В тот же миг рука автомата подхватывает ее и убирает на конвейер, который возвращает грязную посуду в кухню.

— Я не лгу, — настаиваю я. — Головную боль, которая прямо сейчас возникла у меня в висках, вызвала мисс Стэнли.

Кэтрин закатывает глаза.

Оркестр у дальней стены берет несколько вступительных аккордов. Вот-вот должен начаться стратспей, и моя бальная карта на удивление заполнена. Аристократы крайне лицемерны. Они придумали преступление и обвинили меня в нем, однако мое приданое — это приманка, которую многие джентльмены не в состоянии игнорировать.

Как результат, ни единого свободного танца и куча пустопорожних разговоров. Но я хотя бы люблю танцевать.

— Твой лорд Гамильтон покидает своих собеседников, — замечает Кэтрин.

Лорд Гамильтон маневрирует между стайками дамочек возле стола с напитками. Невысокий, крепкий мужчина на двадцать лет старше меня, лорд Гамильтон отличается лысиной и пристрастием к галстукам необычного дизайна. Кроме того, у него есть досадная привычка гладить мое запястье — что, я полагаю, должно меня успокаивать, но в действительности я чувствую себя двенадцатилетней.

— Он не мой лорд Гамильтон, — говорю я. — Господи, да он мне в отцы годится! — Я наклоняюсь и шепчу ей: — И если он снова погладит мое запястье, я точно закричу.

Кэтрин издает фырканье, которое никак не подобает издавать леди.

— Ты сама согласилась танцевать с ним.

Я бросаю на нее испепеляющий взгляд.

— Я не законченная грубиянка. Я не стану отказывать в танце, разве что кто-то другой пригласит меня.

Лорд Гамильтон останавливается перед нами. Розовато-лиловый, зеленый и синий цвета создают на его шелковом галстуке странный узор. Он вежливо улыбается, как и подобает джентльмену.

— Добрый вечер, леди Айлиэн, — говорит он, затем кивает Кэтрин. — Мисс Стюарт, надеюсь, у вас все хорошо.

— Так и есть, лорд Гамильтон, — отвечает она. — И если позволите заметить, у вас довольно… поразительный галстук.

Лорд Гамильтон любовно всматривается в него, словно услышал комплимент своему величайшему достижению.

— Благодарю вас. Оттенки складываются в образ единорога. Часть герба Гамильтонов.

Я моргаю. Пожалуй, узор напоминает какое-то морское чудовище.

Кэтрин кивает.

— Как чудесно! Я считаю, что он вам очень идет.

Я продолжаю молчать. Мне отчаянно не хватает практики светских бесед, поэтому я вполне могу честно сказать ему, что розовато-лиловые кляксы больше похожи на щупальца.

Оркестр берет еще несколько аккордов, и пары направляются к центру залы, занимая места для танца.

Лорд Гамильтон протягивает затянутую в перчатку руку.

— Не откажете мне в удовольствии?

Я касаюсь пальцами его ладони, и — черт возьми! — он гладит мое запястье. Я слышу, как Кэтрин, уходя с кавалером, едва сдерживает смех. Я оборачиваюсь в ее сторону, и мы с лордом Гамильтоном проходим к танцевальной линии.

Но как только оркестр начинает играть, странный вкус прокатывается по моему языку от кончика к самому корню. Словно летучая смесь серы и аммиака, горячий и обжигающий, он щекочет меня, спускаясь в самое горло.

С моих губ едва не срывается ужасное ругательство. Здесь есть фейри.