Одинокий отдыхающий находился в опале. Это было страшнее, чем проказа. Решительно никто не желал оказаться рядом с ним даже в лифте или тем более сесть за один столик. А вдруг кто-то доложит о странном интересе к опальному политику? О чем это он с ним говорил? Подсел к нему… Прогуливался вместе… Уж не группа ли сколачивается, может быть, новая политическая оппозиция? Это что же, вызов генеральному секретарю? И все, и конец карьере…
В роли санаторского прокаженного пребывал Александр Николаевич Шелепин, недавний член политбюро. Бывшего комсомольского вожака, бывшего председателя КГБ, бывшего главу комитета партийно-государственного контроля, бывшего секретаря ЦК и заместителя председателя Совета министров СССР перевели — словно в насмешку — на незначительную должность во второразрядное ведомство. Отдыхал Александр Николаевич без семьи, и это только подчеркивало его одиночество.
Могу себе представить, каково ему было видеть всю эту чиновничью рать, которая прежде заискивала перед ним, за три шага шапку ломала, а теперь даже не здоровалась.
Не сложно было заметить, что Шелепин инстинктивно сторонился людей. Сам ни к кому не обращался, повсюду ходил один, погруженный в свои мысли. Да и старался поменьше бывать на людях, сидел в своем номере, тем более, что жара была страшная.
И во всем немаленьком санатории только мои родители самым любезным образом приветствовали опального политика. Не потому что они были знакомы. Раньше видели его только на трибуне или на портретах. Просто иной образ поведения для них исключался. Как же не поздороваться с человеком, с которым каждый день сталкивашься нос к носу? А если другие — из трусости — его не замечают, так тем более следует быть вежливым и внимательным.
Той завидной осторожности, которой в избытке обладали наши чиновные соседи по санаторию, у моих родителей не было. За что я их люблю и уважаю, хотя в конце концов именно это обернулось для них бедой. Общение с еще одним опальным политиком стоило им любимой работы, и теперь уже они оказались в положении прокаженных, которых не узнавали недавние приятели. Ну, да это другая история.
Родители даже уговорили Шелепина прогуляться вместе после ужина и повели его по дорожке, петлявшей вокруг многоэтажного корпуса. И стали, конечно же, расспрашивать про Сталина. Шелепин рассказал, как после смерти вождя секретарей ЦК комсомола привезли на ближнюю дачу в Волынском и он своими глазами видел этот дом, бесконечные репродукции из «Огонька», которые Сталин развешивал на стенах…
В столовой я сидел лицом к входу, родители спиной. Поэтому получилось так, что каждое утро Александр Николаевич Шелепин, который — пойди история иным путем — вполне мог стать главой нашего государства, входя в столовую, со мной одним приветливо здоровался и желал мне приятного аппетита, на который я в те годы не жаловался.
Маму эта забавная ситуация очень веселила. Она шутила:
— Раньше он с Леонидом Ильичем здоровался, теперь с тобой…
Я застал его на излете. А у молодого Шелепина — я потом видел его старые фотографии, просматривал кинохронику, взятую в Красногорском архиве, — было очень выразительное, интересное лицо, губы сомкнуты, взгляд внимательный, даже пронзительный.
Но и тогда, когда я познакомился с ним в Железноводске, в его глазах, в походке, манере говорить, в крепком рукопожатии было нечто, выдававшее в нем человека сильной воли, который так и не реализовался.
Много лет спустя, уже работая на телевидении, я подумал о том, почему человек, сыгравший столь важную роль в истории нашей страны, мало кому известен? И не настало ли время ответить на вопрос: почему Брежнев, а не Шелепин восемнадцать лет руководил нашей страной?
ЗАДАНИЕ ДЛЯ ЗОИ КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ
Имя Шелепина страна впервые услышала, когда ему было всего двадцать четыре года. Осенью сорок первого в столице, к которой вплотную придвинулся фронт, секретарь московского городского комитета комсомола по военной работе Александр Шелепин отбирал добровольцев для партизанских отрядов, для диверсий в тылу врага.
Сам он, к слову, не воевал в ту лихую годину. Несколько месяцев провел на финской войне — заместителем политрука, комиссаром эскадрона, а в Великой Отечественной не участвовал, за что потом подчиненные по КГБ будут его упрекать: других отправлял в бой, а сам отсиживался в Москве. Впрочем, среди руководителей нашей страны фронтовиком был, пожалуй, только Брежнев. Он действительно прошел всю войну, не на передовой, конечно, а в политотделе, но в действующей армии, так что рисковал жизнью. Остальные члены политбюро нужнее были в тылу — на партийной или комсомольской работе.
К Шелепину пришла проситься в партизаны ученица 201-й московской школы Зоя Космодемьянская. Он не сразу определил ее в отряд. Ему показалось, что она боится, что не сможет провести операцию, и он ей отказал. А потом все-таки включил Зою в отряд.
Судьба Зои была ужасной. Сделать она фактически ничего не успела — немцы ее сразу поймали и как поджигательницу в первых числах декабря сорок первого казнили.
Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза. Ее трагическая судьба так потрясла людей даже в те суровые времена, что на смерть девушки откликнулась вся страна. Зоя стала символом стойкости и мужества.
Совсем не официозная поэтесса Маргарита Алигер написала получившую громкую известность и удостоенную сталинской премии поэму «Зоя», патетически воспев в ней в духе тех лет и секретаря горкома комсомола Александра Шелепина:
Октябрьским деньком, невысоким и мглистым, В Москве, окруженной немецкой подковой, Товарищ Шелепин, ты был коммунистом
Со всей справедливостью нашей суровой…
Ты не ошибся в этом бойце, Секретарь Московского Комитета…
Это уже была всесоюзная слава, сыгравшая свою роль в его комсомольской карьере. Хотя много позже некоторые историки и писатели косвенно поставят ему в вину гибель Зои.
На самом деле все началось с приказа Ставки Верховного главнокомандования N 0428 от семнадцатого ноября сорок первого года, подписаного Сталиным и начальником генерального штаба маршалом Шапошниковым:
«Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах.
Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом — такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и низложение его армии.
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог.
2. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами…
