Девушки были одеты под стать кавалерам. Длина юбок напоминала скорее о широких поясах и исключала любой наклон вперед без вреда для нервов сильной части человечества. Блузки на барышнях были расстегнуты и завязаны узлом на животе.
Все шли по пыльному асфальту босиком, держа обувь в руках.
Трегубов успел заметить, как у одной из девчонок стремительной змейкой нарисовалась влажная полоска от лифчика до пупка. «Змейка» чуть задержалась в промежуточной точке своего движения и чиркнула, исчезнув где-то в изгибах живота. Переведя взгляд в направлении, обратном движению «змейки», Трегубов «ударился» о смеющиеся глаза девушки, смутился, машинально поправил на груди автомат и отвел глаза.
В ту же секунду он ощутил прилив неосознанного беспокойства. Человек, который шел в двух метрах позади городских нудистов, поразил Трегубова куда больше, чем полуодетые девицы. Это был высокий широкоплечий мужчина атлетического сложения. Он необычно прямо держал спину, шагал широко и упруго, легко неся сильное и явно хорошо тренированное тело. Эта юношеская легкость никак не вязалась с тем, что мужчине было хорошо за шестьдесят. Его лицо напоминало смятую мелкоячеистую рыбацкую сеть. Морщины шли во всех направлениях, набегали друг на друга и пересекались под разными углами. Даже губы состояли из мелко нашинкованных кусочков различной формы. Сетью морщин было покрыто все, что не закрывал элегантный, явно дорогой и безупречно сидящий костюм.
Короткие волосы были по-особенному седыми. Казалось, на ярком майском солнце они дают отблеск, ослепляющий, подобно вспышке электросварки.
Трегубов, служивший в охране госучреждений не первый год и отвоевавший две командировки в Чечне, как и все вояки, побывавшие под пулями, обладал хорошо развитым чувством опасности. Однажды под Гудермесом он сопровождал делегацию депутатов Госдумы, приехавших на празднование Дня примирения и согласия. Оказавшись в оцеплении вместе с бойцами Кадырова-младшего, он обратил внимание на то, что в толпе, собравшейся перед грузовиком, служившим импровизированной трибуной, стоит женщина с коляской. Когда в кузове грузовика вместе с группой парламентариев появился Президент Республики Ахмад Кадыров, позже погибший в результате теракта, Трегубов, тогда еще старший сержант, движимый непонятной силой, рванулся, крепко обхватил молодую мать и рухнул вместе с ней на землю, не давая извивавшейся горячей пружине столкнуть с себя его тяжесть и дотянуться до упавшего рядом потертого мобильного телефона.
Позже, когда фугас, лежавший в коляске рядом с настоящим живым младенцем, обезвредили, Трегубов так и не смог внятно объяснить, почему он заподозрил неладное. Может, причиной тому были глаза смертницы, наполненные чернотой во весь зрачок, может быть, снежно-белые костяшки ее пальцев, сжимавшие ручку коляски и особо выделявшиеся на фоне матово-смуглой кожи, а может, что-то еще.
Интуиции он был обязан медалью, внеочередным званием и долгим запоем, из которого почти не пьющий Трегубов выходил целую неделю. Запой чуть было не закончился лишением почестей и надежд на радужные перспективы по причине прилюдно данного пьяным Трегубовым обещания пристрелить депутата Алексея Митрохина, который в тот критический момент находился в грузовике и истерично орал в микрофон, чтобы «этот идиот в военной форме» отпустил женщину.
«Идиот в военной форме» впоследствии с Митрохиным не только помирился, но и был приглашен в его личную охрану на серьезные деньги, намного превышавшие размеры его жалованья в службе безопасности Госдумы. Трегубов день помаялся и отказался, посчитав, что не сможет каждодневно выдерживать рядом с собой глумливую физиономию известного московского тусовщика с депутатским значком в петлице.
Приняв это трудное решение, он себя всерьез зауважал. Как-то, находясь на «рамке»[2], он вежливо попросил Митрохина показать депутатское удостоверение. При этом, явно издеваясь над пыхтевшим от раздражения и ранней полноты парламентарием, он доверительно сообщил ему, что где-то на входе установлены секретные видеокамеры, которые фиксируют прохождение депутатов, а охрану наказывают, если она пропустит депутата без предъявления им документов. Вопли Митрохина о том, что он с «этим кино разберется», Трегубов выслушал, сохраняя сочувственное и невозмутимо серьезное выражение на лице.
– Выбирают же таких козлов! – мстительно произнес он, услышав, как за орущим депутатом закрылись двери лифта...
...Прапорщик внимательно смотрел на приближавшегося мужчину, которого, несмотря на солидный возраст, почему-то не получалось про себя назвать стариком. Пытаясь понять природу нараставшего внутри беспокойства, Трегубов наметанным глазом опытного службиста успел отметить, что жесткий ворот белой рубашки в тридцатипятиградусную жару у необычного прохожего застегнут, а галстук подобран к костюму идеально и завязан с тем изяществом, которое никогда не удавалось неуклюжим пальцам коренастого прапорщика. Пиджак, согласно принятой моде, был застегнут на две верхние пуговицы. Нижняя была расстегнута, давая возможность увидеть, что галстук имеет идеальную длину, то есть уголком чуть нависает над пряжкой ремня, а пряжка, в свою очередь, обладает тем безупречно опрятным видом, который присущ только качественным и дорогим вещам.
Вообще-то рядом с таким заметным человеком, по логике, должен был идти еще кто-то, к примеру, телохранитель, носильщик дорогого портфеля или на крайний случай какой-нибудь подчиненный, который своей серостью подчеркивал бы очевидные достоинства шефа. Но Седой, как мысленно окрестил его Трегубов, был совершенно один. Его походка была столь напориста, что, казалось, разрубала пространство, и это еще больше убеждало в том, что его никто не сопровождает.
Мужчина двигался прямо на Трегубова. С каждым его шагом прапорщик ощущал нараставшее волнение. Руки, сжимавшие автомат, привычно заняли положение полной боевой готовности. При этом Трегубов, неожиданно для себя слишком нервно дернул скобу предохранителя. Раздался щелчок, который явно услышал Седой. Он едва заметно улыбнулся, остановился буквально в полуметре от Трегубова и приветливо произнес:
– Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Матвеевич Игнатов. Я генерал-майор КГБ в отставке. Мне нужно срочно переговорить с Председателем Государственной думы. – И, помолчав пару секунд, твердо добавил: – Прошу, не теряйте времени, его и у вас, и у меня совсем немного. Любое промедление обернется бедой. Вот мои документы...
Трегубов между тем отметил, что «рыбацкая сеть», опутавшая лицо незнакомца, ожила движением тысяч морщинок. Каждое произнесенное слово, как в мультипликации, меняло его выражение и даже, казалось, его черты.
Прапорщик точно знал, как он должен действовать по инструкции. И хотя что-то подсказывало ему бессмысленность следования служебным предписаниям, он тем не менее по инерции произнес:
– Обратитесь, пожалуйста, в общественную приемную Думы на Моховой. Там ежедневно дежурит кто-то из депутатов. Вы сможете ему все... – Трегубов вдруг осекся. Мужчина, представившийся Игнатовым, смотрел на него равнодушно, так, будто он не вслушивался в рекомендации прапорщика. В какой-то момент Трегубову даже показалось, что незнакомцу сейчас все надоест и он просто отодвинет его крепким плечом и беспрепятственно войдет в здание. Но Игнатов отреагировал иначе.
