— Не боись, потом на место пригоним! — хохотал другой, с мордой гиены. — Дай покататься-то!
— Не то хуже будет, — мрачно пригрозил третий, комодообразный. — Под колеса положим и газанем.
— Точно! Так и сделаем! — завизжали от восторга четвертый и пятый. — В блин раскатаем!
Шофер увидел приближающегося Константина. Пытался что-то сказать, но не смог — губы его тряслись.
— Дядя Федя, что тут у вас? — звонко спросил санитар, заходя за капот.
— А это еще что за Снегурочка? — уставился на него главарь. — Иди отсюда, пока фуфель не начистил! Чмо болотное.
— Ты пургу-то не гони, — спокойно отозвался Костя. — А за базар ответишь? Говноед сраный.
— Чего-о? — опешил хряк — Ну, братан, сейчас мы тебя мочить будем!
— Братья твои в крысятнике, — сказал Костя и, крутанув полиэтиленовым пакетом, обрушил все шесть пивных бутылок на голову хряка. Шесть — это много даже для такой крепкой тыквы. Отморозок рухнул на снег, как подкошенный. В то же мгновение левой рукой санитар нанес короткий удар снизу в нос стоявшей рядом «гиене». Что-то хрустнуло, и тот завизжал от боли. Константин, подхватив удобнее пакет с бутылочным стеклом, влепил им в лицо комодообразному. Тот остался на ногах, хотя и схватился за голову. Санитар носком ботинка ударил его по надкостнице. «Комод» вновь устоял. Очевидно, он был бесчувствен к боли. Двое оставшихся отморозков пытались поднять с земли «хряка». «Гиена» полз к скамейке.
— Да что ж ты за истукан такой? — подивился Константин и нанес удар туда, куда обычно бьют женщины, пытаясь избавиться от насильника. Но и это мало повлияло на комодообразного.
— Так, — произнес Костя, бросив бесполезный пакет с крошевом и пятясь к машине. — Дядя Федя, газуй, пора на процедуры!
Он на ходу запрыгнул через отрытую дверцу и «скорая» понеслась к больнице. В зеркальце Костя видел, как «комод» крутит головой, пытаясь, видимо, сообразить, в какой точке земного шара он находится?
— Ничего, — произнес санитар. — Кутузов тоже отступал, и не считал это зазорным. Пива вот только жаль. Что я ребятам скажу?
— Ловко ты их отделал, — сказал шофер. — Где научился?
— Нигде, — ответил Костя. — Я даже и спортом-то толком никогда не занимался. Просто иногда во мне проявляется страшная ярость, и я превращаюсь в зверя. Сам не пойму, как это происходит. Будто пелена перед глазами, а в сердце — лед.
— Они тебе этого не простят. Я таких знаю. Выслеживать будут. Ты теперь поосторожней ходи, оглядывайся.
— Пробьемся, дядя Федя. Где наша не пропадала?
— Наша-то везде «пропадала», сынок. Потому и живем под всякими подлецами. Но отпор давать надо. Хотя не всякий может. Иной в волки лезет, а хвост собачий. А у тебя зубы есть. Ты только кусай не всякого, разберись прежде.
— Хорошо, буду сначала принюхиваться, — кивнул Костя. — А кто у тебя в салоне?
— Старика везем. Сердце, — ответил шофер.
«Скорая» затормозила перед дежурным входом в приемный покой. Константин выскочил и открыл дверь в салон машины. Там на кушетке лежал ветхий старик, над которым «колдовал» врач «скорой» и медсестра. В уголке сидел еще один человек — лысоватый мужчина в очечках.
— Что у вас там за ор был? — бросил Косте врач и, не дожидаясь ответа, резко приказал: — Готовьте носилки, живо!
Через пару минут старичок уже лежал на подвижных носилках, его вкатили в приемный покой. Лысый мужчина в очках двинулся следом.
— Вы родственник? — спросил у него Костя.
— Сын, — как-то слишком уж горестно ответил тот.
Тем временем врач «скорой» вступил в перебранку с врачом приемного покоя.
— Оформляйте бумаги, — говорил первый.
— Не могу, — отвечал второй, — моя смена закончилась.
— А где дежурный?
— А хрен его знает. Ушел куда-то.
— Ждать некогда. Принимайте больного!
— Примем, не волнуйтесь, — и сдавший смену рассеянно посмотрел в сторону, словно его здесь и вовсе не было.
У врача «скорой» запищала рация, раздался трескучий голос:
— Пятнадцатая? Записывайте адрес, срочный вызов: улица Уральская…
— Подожди, — бросил тот в ответ. — Записывать нечем.
Он похлопал себя по карманам, посмотрел на Костю:
— Дай ручку!
— Нету.
— Б-бар-рдак! — с раздражением проговорил врач «скорой». — Гиппократ бы уже давно повесился!
Старик начал хрипеть на носилках, глаза его стали закатываться. Рация продолжала трещать, оба врача вновь принялись ругаться, мужчина в очках уныло глядел на падающий снег. Костя развернул носилки и стремительно покатил их по коридору. Но на него, кажется, никто даже не обратил внимания. Старик чуть приподнял голову, взгляд его стал немного осмысленным.
— Сынок, ты кто? — прохрипел он.
— Архангел Константин, — ответил тот. — Лежи, лежи, дедуля, сейчас мы тебя вытащим.
Проезжая мимо закутка, Костя пихнул ногой дверь и крикнул:
— Катька, давай за мной, быстро! Мне помощь нужна!
Через пару минут он подкатил носилки к палате реанимации. Включил свет. Следом за ним, запыхавшись, влетели Катя и Митя.
— Ну ты и носишься! — сказал толстый Митя. — Прямо гонки по Формуле-1 с носилками. А пиво взял?
— Какое к черту пиво! Тут дед загибается! Катя, подключай его к приборам. Митя, перекладываем его на стол. Давай, на счет: раз-два-три.
Взяв старика за плечи и ноги, они переложили его на операционный стол. Катерина стала включать укрепленные на стене приборы. Замигали световые линии и лампочки. Запиликала аппаратура. Медсестра быстро и уверенно ввела старику в вену капельницу.
— Ну вы просто оба с ума сошли, — тихо произнес Митя. — Американской «Скорой помощи» насмотрелись. Кто это хоть, Костя?
— Больной, — коротко отозвался тот. — Позови лучше реаниматора.
— А чего его звать? — хмыкнул Митя. — Петр Петрович уже второй час за стенкой возится, там двое с ножевыми ранами. Все равно не придет, занят.
В это время Петр Петрович сам появился в дверях, похожий на Дракулу: его зеленый халат, резиновые перчатки и марлевая повязка под подбородком были все в крови. На лбу блестели капли пота.
— Чего тут у вас? — спросил он.
— Со «скорой». Сердце, — пояснил Костя.
Петр Петрович подошел ближе, взглянул на приборы, на старика. Ему хватило несколько секунд, чтобы сделать вывод:
— Еще пятнадцать минут подождать сможет. А я не могу разорваться! У меня там уже полтора трупа! И вообще, какого хрена его сюда притащили? Других больниц, что ли, нету? Почему всех — к нам?
