Причина была проста, как грабли, и стара, как мир. Ольга Ланская влюбилась.
Он… Нет, не так.
ОН был красив и строен, он носил голубые линялые джинсы прямо на голое тело и никогда не застегивал верхнюю пуговицу на рубашке, он играл на гитаре и пел загадочные песни про Иннокентия и Детей Мандариновой Травы, он свободно читал книги на английском языке и курил длинные изящные самокрутки со странным запахом. И звали его тоже необыкновенно — Герман.
В него были влюблены поголовно все девицы стройотряда, а он выбрал Ольгу, так-то! Он звал ее «Малыш», хотя роста она была совсем даже не маленького, и он уговорил ее остричь роскошную косу, и они вместе сделали это на пустынном пляже, под мириадами южных звезд, хохоча и поминутно целуясь. Потом купались голышом, и в какой-то момент лицо Германа изменилось, взгляд стал глубоким и нежным, а руки, обнимавшие Ольгу за талию, налились жаром и тяжестью.
Она стала его женщиной в ту ночь, и весь остальной мир мог проваливать в преисподнюю.
После защиты диплома Герман позвал ее в Крым, и Ольга выдержала дома настоящую битву с родными, которые утверждали, что это неприлично. Она скандалила без всякого азарта, потому что думать могла только о звездах над пустыми пляжами да о нежных поцелуях Германа.
Первый тревожный звоночек прозвонил на вокзале. Герман появился за пятнадцать минут до отхода поезда, нервный и какой-то дерганый. Его сумку вез носильщик, а самого Германа цепко держала под руку необыкновенной красоты и худобы женщина. Вся ее узкая и извилистая фигура была утянута в сине-зеленую парчу, на ногах были бесспорно итальянские туфли с длинными мысами и на полуметровом тонюсеньком каблуке, голова повязана золотистым платком, а узкие черные очки и кроваво-красный рот придавали холеному лицу злое и даже несколько зловещее выражение.
Ольга, вылетевшая навстречу любимому из вагона, стушевалась и опешила, а Герман посмотрел на нее неожиданно сердито, словно она в чем-то провинилась перед ним.
Узкая дама вынула из крошечной золотой сумочки изящнейший кожаный портсигар, из него достала длинную коричневую сигарету, и Герман торопливо и как-то угодливо щелкнул зажигалкой. Узкая глубоко затянулась и выдохнула пахнущий шоколадом дым из красиво вырезанных ноздрей безупречного носа.
— Итак. Значит, мы едем в Крым с очередной инженю? Или травести? Ну, милый, познакомь же меня!
В первый леденящий момент Ольга подумала, что Узкая едет вместе с ними, но потом все заслонила одна-единственная мысль: КТО ЭТО ТАКАЯ?! Ольга перевела затравленный взгляд на Германа, уже готовая разреветься от бессилия и непонимания происходящего, но тут Герман промямлил:
— Да, мама… то есть Дита… Это Ольга. Ольга, это моя мать, Эдита Вацлавовна…
— Герман!
— То есть… просто Эдита.
Узкая сердито вырвала свою руку из-под локтя Германа, решительно отшвырнула сигарету и шагнула к Ольге, на ходу снимая очки.
Впоследствии, уже побывав в разных странах и посетив несколько лучших зоопарков мира, Ольга не раз видела взгляд, очень похожий на взгляд матери ее возлюбленного. Именно так смотрят на вас сквозь армированное стекло аллигаторы и кайманы.
Вся мудрость веков в этом взгляде, спокойный цинизм прирожденного убийцы, холод неминуемой смерти, незыблемая уверенность в том, что сейчас, мил человек, ты, конечно, за стеклом, в относительной безопасности, но это ничего не значит, потому что когда-нибудь ты зазеваешься. Или стекла между нами не будет. И тогда ты займешь то место, которое предназначено тебе изначально. В моем желудке…
Разумеется, Эдита Меличюте, знаменитая на всю Москву модель из Дома моды Станислава Кроликова, со скандалом ушедшая года три назад от мэтра к молодому начинающему модельеру Вене Рубашкину, вовсе не собиралась есть Ольгу Ланскую. Если продолжать аналогию с крокодилом, то Ольга для Эдиты была тем же, чем для крокодила является кочан капусты, — то есть ничем. И именно это отразилось в прозрачных прибалтийских глазах надменной красавицы. Эдита еще раз окинула Ольгу взглядом, вздохнула и нацепила очки обратно на нос. После этого она подчеркнуто разговаривала только с Германом, не обращая никакого внимания на уныло плетущуюся рядом с ними девушку.
— …И вообще, я не понимаю, что хорошего в мерзком вонючем поезде? Почему ты не мог полететь, как нормальный человек, самолетом? И не в Крым этот пролетарский, а в Сочи? Анзорик тебя встретил бы на машине, отвез-привез, билеты заказал бы.
— Дита, но мы с ребятами…
— Гера, ты уже не ребенок. Впрочем, ты и ребенком не переносил эти коллективные праздники. Строем в море, строем на горшок… Отдыхать надо с комфортом, а если комфорт начинается на Курском вокзале — ну… извините! Если эти твои ребята привыкли ездить таким образом — это их проблемы. Какое купе? Надеюсь, не около сортира? В случае чего, дашь проводнику денег, он тебя переселит.
— Ну Дита!
— И учти, на твою девицу я тебе денег посылать не собираюсь. Если она думала прокатиться за чужой счет, то ошиблась. Доедешь — позвони. Чао, милый.
Дита осторожно вытянула лебединую шею и клюнула воздух возле щеки сына. В этот момент злая и униженная Ольга рассмотрела то, что принесло ей хоть и небольшое, но вполне сносное удовлетворение.
Красавица Эдита Меличюте уже совершенно явно перешагнула порог сорокалетия. Возможно, даже приближалась к полтиннику. Герман был старше Ольги на три или четыре года, так что ему минимум двадцать пять, а по информации модных журналов, модель из Вильнюса вышла замуж довольно поздно, уже переехав в Москву.
И хотя выглядела она, надо признать, прекрасно, тряпки на ней были дорогие и хорошо сшитые, а общая стоимость украшений тянула на приличный кооператив, предатель-возраст уже проточил глубокие морщины в уголках глаз, и никакой макияж был не в силах скрыть увядающую, тусклую кожу, неестественно туго натянутую вокруг глаз и на стройной шее. Белоснежные зубы были слишком откровенно фарфоровыми, и Ольга вдруг расправила плечи и независимо выпрямилась, ощутив свое единственное, зато мощнейшее преимущество.
— Ладно, Герман. Ты прощайся с мамой — в ее возрасте вредно волноваться, — а я пойду в вагон. Всего доброго, Эдита Вацлавовна. Я ужасно рада знакомству. Моя мама вас обожала со школьной скамьи. Ой, как представлю, сколько лет прошло, аж дух захватывает. Вы, наверное, помните, как первый спутник запускали, фестиваль молодежи и студентов… Класс! Ну… не буду вам мешать.
За ее спиной воцарилась гробовая тишина, но в этой тишине было все: вой сирены, артобстрел, одиночные выстрелы и автоматные очереди, разрывы бомб и стоны умирающих. А еще там наверняка были несколько десятков весьма выразительных эпитетов как на русском, так и на литовском языках., поэтому Ольга не стала искушать Судьбу и удрала в вагон. Сидя у окна, она с тоской разглядывала сквозь грязноватое стекло, как неправдоподобно прекрасная Эдита беззвучно, но весьма эмоционально выговаривает что-то своему сыну, а Герман покорно кивает, не смея поднять на нее глаза… Нет, тогда она еще не разочаровалась в нем, своем звездном принце, своем первом мужчине. Это был просто первый звонок…
