— Вы, как всегда, очаровательны, Розамунда. Вам идет это розовое платье. И все же, все же… — Он склонил голову набок. — Откуда эти темные круги под столь милыми серыми глазами? Почему Розамунда так бледна? Впрочем, заверяю вас, никакой тайны нет. Иметь дело с горластыми сорванцами… кстати, сколько их?
— Тридцать, — сказала я. — И вовсе они не сорванцы.
— Как вам угодно. Тридцать голов, как бы их не называть. — Он мило улыбнулся. — Понять не могу, как вы с ними справляетесь.
Он смотрел мне прямо в глаза, и взгляд его был полон такого участливого внимания, что на мгновение я подумала: «Я ему на самом деле небезразлична». У меня неожиданно сжалось сердце, и, чтобы он не увидел выражения моих глаз, я уставилась в стол, смущенно, как школьница, крутя в руках стакан.
— У меня идея. — Робби щелкнул пальцами, словно его внезапно озарило. — Завтра, я вам доложу, самое время спускать на воду яхту и готовить ее к лету. Я скажу Джексону, чтобы он принимался за дело. А затем, Розамунда, я на денек вытащу вас. И мы по реке спустимся к морю.
Какое-то мгновение я молчала — просто потому, что не знала, что ответить. Я не принадлежу к тем находчивым личностям, у которых всегда наготове подходящий ответ или кто может без труда заполнить паузу вежливыми, дружелюбными и бессмысленными словами. Таня всегда говорила, что, займись я ее профессией, толку от меня не было бы. Ибо косметичка должна уметь в нужное время сказать нужные слова, и к тому же, как уточняла Таня, «без промедления».
Причина моего замешательства была в том, что приглашение со стороны Робби Фуллера, как ни странно, вызвало у меня смешанные чувства. Видимо, потому, что он мне очень нравился. Тем не менее, мне не хотелось иметь с ним дела, поскольку он приглашал меня, как я догадывалась, то ли из любезности, то ли у него возникла пауза в отношениях с более покладистыми девушками.
Хотя родители Робби купили землю в здешних местах года четыре назад, когда мистер Фуллер вышел на пенсию и уехал из города, пару лет никто в округе не видел Робби в глаза. Он работал инженером где-то в Малайзии и вернулся домой лишь после трагической гибели родителей в аварии. Бедный мистер Фуллер менее всего напоминал фермера, и плодородные земли его владений пришли в полное запустение.
Робби нанял себе в помощь нового управляющего мистера Джексона. Жена его, миссис Джексон, вела дом и готовила еду, а сам Робби работал, не разгибая спины, как раб на плантации. Результат превзошел все ожидания. Его племенное стадо шортхорнов пользовалось заслуженной известностью. Ныне Робби мог позволить себе ездить верхом, кататься на горных лыжах и ходить под парусом на собственной яхте.
Когда Робби, стряхнув груз повседневных забот, вылез из раковины своего затворничества, я преподавала в колледже. Мы познакомились шесть месяцев назад, когда моя мать устроила неофициальный прием с барбекю в честь моего совершеннолетия. Хотя Таня (на самом деле она Титания, поскольку наша семья была помешана на Шекспире[4], — но Таня ей как-то больше подходит) отлично знала его. «Но я предупреждаю тебя, — сказала тогда она, — будь осторожна. Наше знакомство для него ничего не значит».
За время его пребывания в наших местах имя Робби не раз упоминалось в связи с некоторыми девушками, но я считала, что эти слухи — не более чем деревенские сплетни. И хотя ходили разговоры, что он уже разбил несколько сердец, что-то подсказывало мне: он идет по жизни со свободным сердцем, никого не даря своей любовью.
Заметив, что я медлю с ответом, Робби небрежно бросил:
— Возьмите с собой Таню, если она не занята.
Я улыбнулась и пообещала, что поговорю с ней, хотя ему отлично было известно, что Таня вряд ли освободится.
— Мне это пришло в голову, поэтому не стоит утруждаться. — Робби заразительно засмеялся. — С красивыми девушками я предпочитаю иметь дело с глазу на глаз.
Я тоже рассмеялась, чувствуя, как не сопротивляясь подпадаю под власть всепобеждающего обаяния Робби. И мы погрузились в молчание, полное блаженной умиротворенности.
Подал голос черный дрозд, скрытый гущей листвы, а в бездонной синеве неба над нашими головами невесомыми клочками белой бумаги парили две чайки. С низинных полей доносилось стрекотание комбайна — скорее всего, работал кто-то из подручных Робби. Над прудом с кувшинками зелеными молниями носились стрекозы. В цветочном бордюре гудели пчелы.
Воздух был наполнен благоуханием цветов, птичьим пением и деревенскими звуками. Нас окружал мир, полный совершенства. Я даже не заметила, как без следа рассеялись остатки выхлопных газов белого автомобиля. Ибо я давно уже забыла о незнакомце.
Глава 2
Я вспомнила о нем, лишь когда вернулась в Холлиуэлл. Столетия выщербили древние кирпичные колонны у входа, так что кованые металлические ворота, заметно обветшавшие с годами, уже никого не могли защитить. Все в Дервент-Лэнгли знали: чтобы запереть ворота на щеколду, необходимо подпереть их левую створку деревянным клином. Но сегодня ворота были распахнуты настежь, и на мелкой щебенке подъездной аллеи отчетливо выделялись следы шин. Направляя Леди Джейн, я следовала по ним, отметив, что они напоминают следы на мокром прибрежном песке. Я миновала разросшуюся клумбу азалий, проехала между двумя древесными стволами, которые, несмотря на ветхость, продолжали стоять на страже, и, наконец, оставив за собой поворот аллеи, я увидела сначала сторожку, а потом появился и сам дом.
Точнее, он выплыл мне навстречу. Хотя строение розовато-желтого камня было возведено в солидном тюдорианском стиле[5], оно, тем не менее обладало какой-то воздушной легкостью линий. Легкость эта подчеркивалась желтовато-зеленым покровом заливного луга, сверкающей за ним рекой и местом, выбранным для дома.
Он стоял в низменной части срединного Сассекса, достаточно далеко от Южного Даунса, из-за чего тут частенько не хватало солнца, — и все же достаточно близко к холмам, чтобы их склоны прикрывали дом от резких юго-западных ветров. Холлиуэлл-Грейндж уютно устроился в подковообразной излучине Дервента, текущего меж заливных лугов. Если двигаться от моря вдоль устья реки, он был первым строением, что попадалось на глаза, и в течение столетий дом верно служил предкам моего отца, и, хотя мать вдовела уже двадцать лет, она с потрясающей стойкостью отбивала все намеки управляющего банком на превышение кредита — и ее никакими силами нельзя было заставить расстаться с домом. Я испытывала к нему столь же страстную привязанность, но сегодня попыталась представить, в каком виде дом предстал перед незнакомцем, если рассматривать его не моими пристрастными глазами, а его.
