— Сомневаюсь.
Я объяснила, что вела очень тихую и размеренную жизнь. Мой отец до самой своей смерти шестнадцать лет назад работал в министерстве по делам Содружества. Он умер в Сингапуре, когда мне было девять.
— У вас есть братья, чтобы опекать вашу мать и вас?
— Нет. Нас только двое. Но мы справляемся. В восемнадцать лет я получила работу машинистки в министерстве иностранных дел и работаю до сих пор.
— В вашей жизни, как вижу, не было взлетов и падений? — Как латиноамериканец, он, видимо, был разочарован ровным течением нашей жизни.
Я рассказала, что перемены произошли примерно год назад. Случилось нежданное. Моя нежная, довольно робкая мать, которая выходит из дому только за покупками и раз в неделю на чай со старой школьной подругой, уронила размокший под дождем бумажный пакет прямо под ноги хозяина гостиницы из Австралии, проводившего отпуск в Лондоне. Некоторым может показаться неромантичным, что их любовь расцвела, пока они вдвоем подбирали с мокрого лондонского тротуара яблоки и апельсины.
Я пересказала молниеносное ухаживание, стыдливый и ошеломленный восторг матери по поводу совершенно непредвиденного счастья, ее отъезд и нескрываемое счастье в Сиднее. Какая-то часть меня — подозреваю, та, что натренирована бытом канцелярской работы, — отметила, что уже многие годы я не говорила так откровенно с ровесником. Но я слышала, что в дороге так бывает, а ведь это — мое первое по-настоящему долгое путешествие.
— Думаю, это самый романтичный способ знакомства. Упавшая сумка? Какое совпадение. — Но, заметив на моих щеках смущенный румянец, он изменил аналогию. — Сбор яблок — вполне классическое ухаживание. Как Аталанта и ее золотые яблоки[1], да?
Я улыбнулась.
— Вы замечали, сеньорита, как часто в жизни многое важное происходит благодаря случайной встрече?
Я отрицательно покачала головой.
— Но обращали внимание, какими неожиданными зигзагами Судьба застает нас врасплох?
— Да, верно.
— А сейчас вы, сеньорита, летите в наш прекрасный Чарагвай навстречу любви и замужеству?
— Нет.
— И в аэропорту вас не ждет с нетерпением молодой человек?
— Ни одного, — улыбнулась я. — Даже если Судьба сделает неожиданный зигзаг.
Незнакомец сделал вид, что не верит.
— Совсем ни одной романтической причины для полета?
Я отрицательно покачала головой:
— Романтика в том, чтобы заменить секретаршу посла. Ева Трент… так ее зовут… она упала, катаясь на лыжах. Бедняжка попала в больницу на шесть недель.
Я думала, что мои слова заинтересуют бравого незнакомца. Однако вряд ли я могла сильнее возбудить его интерес. Меня удивил острый взгляд его влажных карих глаз. И хотя он выразил вежливое сочувствие отсутствующей мисс Трент, однако не сумел полностью скрыть легкую улыбку.
Триумфа, как мне показалось.
Незнакомец дождался, пока мы вылетим из бури, и опять заговорил, когда сквозь редеющие облака проглянуло солнце.
— А сейчас разрешите представиться, сеньорита? — Он взял мою руку, поднес к губам и низко склонился над ней. — Рамон де Каррадедас. Дон Рамон к вашим услугам, сеньорита.
— А я…
— Знаю, сеньорита. Мадлен Брэдли. Мадлен — красивое имя. Но я окрещу вас даже более подходящим чарагвайским именем: Мадруга. Оно означает «золотая заря». Заря занимает в нашей мифологии особое место. — Дон Рамон сделал паузу. — И мне кажется, вы тоже особенная.
Совершенно не понимая, о чем речь, я снова впала в свою британскую сдержанность и промолчала.
— Я знаю, что вы прилетели в Боготу рейсом «Бритиш эруэйз» и сели на этот служебный чарагвайский в Куичу. И что ваш билет заказан «срочно».
Я улыбнулась.
— Еще знаю, что ваш рост пять футов три дюйма, вы стройного телосложения и цвет лица у вас — бледный. Потому что так записано в вашем паспорте, и эти факты верны.
Я с удивлением воскликнула:
— За такое короткое время вы прочли очень много.
— О, хотел бы читать больше и быстрее, сеньорита. Но остальные приметы не стоят чтения. Они вводят в заблуждение. Можно даже сказать, лгут.
— Как?
— Шатенка. — Дон Рамон покачал головой. — Голубые глаза. — Надменный нос сморщился. — Но я прекрасно вижу, что ваши волосы там, где их касается солнце, цвета инкского золота. А ваши глаза… — Его лицо приблизилось к моему. Он так пристально смотрел, что я заметила в его глазах маленькие танцующие золотые крапинки. Лицо с выражением знатока. Миг он, казалось, подыскивал подходящие слова. И вдруг вдохновенно преобразился: — Скажите, сеньорита, вы слышали когда-нибудь о красивейшем высокогорном озере Анд, оно называется Титикака?
— Видела на карте.
Его заметно разочаровал мой светский ответ, однако он продолжал:
— Вы слышали о его красоте?
— Немного.
— Ах уж эта ваша британская привычка преуменьшать! Вы знаете, что индейцы считают его волшебным? Что его вода — самая голубая, сладкая и чистая в мире?
Я не стала комментировать очевидное проявление чарагвайской привычки преувеличивать и покачала головой в вежливом неведении.
— Это озеро, сеньорита, в точности цвета ваших глаз.
Я взглянула на свои руки. Мне сейчас следует громко рассмеяться. В конце концов, меня предупреждали о том, что называется сплетнями тетушки Фло (инструктаж министерства иностранных дел перед отправкой за границу), о несоответствии поведения латиноамериканских мужчин сдержанности их британских собратьев. Конечно, я ни на секунду не поверила, что он именно так и думает. Но некая авантюрная, романтическая часть меня, по необходимости и, возможно, стремясь прорваться наружу, откликнулась на его экстравагантность.
— Как-нибудь, — продолжал дон Рамон, — возможно, вы позволите мне показать вам озеро Титикака. А потом вам придется признать, что я сказал правду.
Я рассмеялась.
— Вы знаете, сеньорита, что, когда смеетесь, у вас между губами и подбородком появляется восхитительная ямочка?
— Нет.
— Тогда вы явно мало смеетесь. У чарагвайских индейцев есть поговорка, что смеяться — значит давать другим пить из фонтана счастья. Слышали такую?
Я покачала головой и улыбнулась:
— Значит, я должна измениться?
— Непременно. Дайте заре счастья вырваться наружу, сеньорита Мадруга. Вы засиделись в своем душном лондонском офисе.
