Она знала, что настроение у Филистины имело странное свойство меняться в течение дня и двигаться почти точь-в-точь по ходу движения солнца на небе.
Утром Филистина всегда просыпалась веселой, пела песни, аккомпанируя себе на лире, и щебетала, как птичка, после полудня она становилась спокойной и уравновешенной и высказывала самые свои мудрые замечания, вечером на женщину нападала неизменная печаль, а ночью она запросто могла и всплакнуть в подушку, в которую для более крепкого сна были зашиты ароматные листья лаванды.
Но зато новое утро Филистина всякий раз встречала в таком превосходном настроении, что нередко начинала тихо петь, еще лежа в постели, и чаще всего это были песни на стихи Сапфо.
А так как сейчас был уже вечер, то робкие вздохи Филистины не могли Сапфо слишком сильно удивить.
Причем природная скромность не позволяла этой загадочной голубоглазой женщине с очень светлой кожей, напоминающей паросский мрамор, навязывать свои печальные мысли окружающим, и она была готова подолгу терпеливо дожидаться, когда о причинах ее затаенной грусти кто-нибудь спросит сам.
— О чем ты сейчас думаешь? — привычно спросила Сапфо у подруги, снова переводя взгляд на море, — в него сейчас словно невидимой струйкой кто-то подливал вино, и море на глазах меняло цвет, становилось все более алым и даже приобретало какой-то неуловимый кровавый оттенок.
Может быть, к непогоде, к сильной буре?
Или просто потому, что неудержимо приближалась осень, перекрашивая в пурпурный цвет листья на деревьях, по-новому расцвечивая траву, небо, море?
Сапфо улыбнулась про себя, вспомнив, что подобная краска для тканей и шерсти как раз изготавливается из одного вида мелких, пурпуроносных улиток, то есть другими словами — берет свой цвет из моря.
«Надо будет как-нибудь обсудить это с Дидамией, — подумала Сапфо, — Но только не сейчас. Нет, не сейчас…»
А потом, без всякого перехода, Сапфо вспомнила о своей Сандре, которая в такие вечера чаще всего была с ней рядом.
Почему-то Сандра, крайне чувствительная к движениям ветров, перемещениям небесных светил и вообще ко всем переменам в природе и жизни, сегодня с утра была в отвратительном настроении — уединилась от подруг, не желая ни с кем разговаривать (даже с Сапфо!), отказалась от еды и прогулок.
Увы, наверняка Сандра появится теперь в обществе не раньше чем через два или три дня, а все это время будет сидеть взаперти и находиться во власти терзающих ее душу непонятных, тревожных видений.
Сапфо знала, что в такие дни лучше всего оставлять подругу в покое и не досаждать ей.
Но как же Сандра, бедняжка, сама в эти периоды мучилась и изводилась — появлялась потом похудевшей, бледной, со странным, решительным блеском в глазах.
Лишь терпеливое, мудрое время и заботливое внимание подруг постепенно возвращали Сандру к прежней жизни.
Сапфо часто думала про себя: если боги кого-то щедро наградили, то Сандру; похоже, все-таки наказали, заставив улавливать любые, в том числе и самые грозные предупреждения небесных правителей.
Впрочем, порой ведь и счастливые тоже — нет смысла все видеть в чересчур мрачном свете.
— Пока я смотрела на море и говорила с вами про другие страны, почему-то вдруг снова вспомнила про нашу маленькую Тимаду, — сказала Филистина, поворачиваясь к Сапфо. — Наверное, тот ужасный человек, который стал причиной ее гибели, до сих пор спокойно продолжает плавать на своем корабле по морям, останавливаясь то на одном, то на другом острове и соблазняя молоденьких девушек. И он вовсе не догадывается о том, что пепел от маленькой Тимады давно развеялся в воздухе и лишь остатки его хранятся на дне погребальной амфоры. Но даже если до него донеслась частица пепла по ветру и просыпалась на его голову, — тот ужасный человек все равно навряд ли догадался, что это — все, что осталось от красоты нашей маленькой Тимады…
— Не волнуйся — боги накажут его по заслугам, — сразу же сделалась серьезной Дидамия, которая, кстати говоря, слыла одной из самых лучших наставниц в школе для девочек. — Как уже наказали и саму Тимаду за ее неразумность и невоздержанность. Разве не так?
Филистина на это ничего не ответила и только посмотрела на подругу с молчаливым упреком. Но даже черные ресницы, обрамляющие очень светлые, ясные глаза Филистины, сразу же сделались похожими на колючки — она терпеть не могла, когда кто-нибудь пренебрежительно отзывался о Тимаде.
Ведь добрая память да горстка пепла — все, что теперь осталось от этой девушки, родившейся, судя по всему, вопреки воле богов и слишком рано оставшейся без матери. Она совсем недолго была счастливой, обретя любимых подруг в кругу Сапфо, и потому чересчур несправедливо, слишком жестокосердно…
— Да нет, я просто имею в виду общую идею справедливого возмездия, — сразу же постаралась смягчить свой приговор Дидамия. — Лично я почему-то нисколько не сомневаюсь, что от соблазнителя Тимады тоже уже остались лишь кости, начисто обглоданные рыбами. Ты когда-нибудь видела такие кости, похожие на детские игрушки, — их порой после сильной бури выбрасывают волны на берег?
— Да, — еле слышно ответила Филистина.
— Они напоминают, что каждый человек — лишь игрушка в руках богини судьбы Тихэ и всегда находится под присмотром всемогущего Зевса, которого нельзя напрасно гневить, — продолжала Дидамия, следуя своей учительской привычке пояснять другим порой самые очевидные вещи и все расставлять по своим местам. — Там вот, на берегу, однажды я нашла чьи-то начисто отполированные волнами останки и сказала сама себе, что это все, что осталось от мореплавателя, соблазнившего несмышленую Тимаду. С тех пор лично я, Филистина, стала совершенно спокойно вспоминать об истории с Тимадой и советую тебе тоже как можно скорее последовать моему примеру.
— Нет, не могу, — покачала головой Филистина, и на ее ресницах блеснули слезы. — Я пробовала — не получается.
— Наверное, потому что ты слишком любила нашу маленькую Тимаду? — участливо заметила Сапфо.
— Не знаю… Я не задумывалась об этом. Но особенно я почему-то никак не могу забыть, как заразительно Тимада умела смеяться. Помните, ее порой было слышно на другом конце леса? Иногда, когда кто-нибудь из наших девочек начинает вдруг чересчур громко смеяться, я вздрагиваю и потом долго не могу успокоиться. Но с тех пор, хотя прошло уже много лет, я все же никогда и ни у кого не слышала такого смеха. Да, Дидамия, — никогда и ни у кого. Нет, пожалуй, еще только у Фаона, когда он был совсем малышом…
И проговорив это, Филистина чуть ли не с вызовом, снизу вверх посмотрела на Дидамию, которая заметно выделялась среди подруг высоким ростом, физической силой и крупным, почти мужским телосложением. Но было кое-что, чего Дидамия точно не могла спокойно переносить, — это укоризненный взгляд и особенно — слезы хрупкой Филистины.
Сапфо знала, что между этими двумя совершенно разными женщинами были очень непростые, запутанные отношения — то они буквально не могли жить друг без друга, то без видимой причины начинали ссориться, и от этого сами же — страдать.
