И вот тогда кто-то умный (объективности ради приходится признать, что там, наверху, сидят не одни дураки) предложил задействовать Сколково. Во-первых, какой-никакой доход. А во-вторых и в-наиважнейших, Сколково призвано стать атомной пропагандистской бомбой, способной надолго отвлечь и успокоить людей.
Уже сейчас повсюду раздаются ура-патриотические крики: „Россия, вперед! Мы снова впереди планеты всей! Был Гагарин, теперь Хронотуризм! Опять мы, россияне, открываем новые миры и пространства! Мы обогнали и перегнали… Россия поднимается с колен… Завтра мы наверняка ух как заживем! Так заживем, что весь мир обзавидуется! Ради этого стоит еще потерпеть, но мы правильным путем идем, товарищи! Слава партии и правительству, ведущему нас в светлое завтра!“ И эта патриотическая истерия, уверяю вас, будет только нарастать.
Увы, вместо того, чтобы решать накопившиеся проблемы, нам опять пытаются подсунуть радужный мыльный пузырь. И в очередной раз хочется спросить: доколе? Люди, обращаюсь я к вам, сколько можно позволять себя обманывать!
Только запомните мои слова, в первую очередь вы запомните, сколкововские горе-начальники: широко шагаешь — штаны порвешь. Очень скоро сколковские штаны разойдутся с треском и мы все увидим голую сколковскую… Впрочем, об этом мы поговорим в следующий раз».
Президент наполнил из кофейника опустевшую чашку. Откинулся в кресле, задумчиво потягивая кофе.
Как ни странно, а кое в чем шашечный клоун прав. Да, нефть в этой истории сыграла не последнюю роль. Нефтяной кризис здорово ударил по бюджету. Проведенное масштабное секвестирование мало что дало. Эпоха профицитного бюджета ушла в прошлое, и наступили скудные годы дефицита. Это и заставило зарабатывать на открытии, а не пользоваться им втихаря. А втихаря было бы, конечно, гораздо лучше…
Какие открывались перспективы для одной только разведки! Правда, и сейчас разведке никто не мешает действовать в прошлом, однако когда противник знает, что от тебя ожидать, — это одно, а когда противник ни о чем даже не догадывается — это совсем другая песня.
То судьбоносное решение они принимали втроем: Президент, Премьер и академик Гладышев. На немедленном коммерческом использовании открытия настаивал академик Гладышев. Мол, дальнейшие исследования требуют резкого увеличения финансирования, да что уж там говорить, колоссальных затрат они требуют, а в стране кризис и даже обычное финансирование поддерживать все труднее, а тут выпадает такой шанс — и себя обеспечить, и заработать для госбюджета весьма немалые деньги. Немалые — это сотни миллионов долларов только за первый год. Дальше доход будет только увеличиваться. У Гладышева и готовый бизнес-план был тогда с собой. Дельный бизнес-план. Впрочем, иного от Эдуарда Артуровича ожидать и не приходилось…
Эдуард Артурович Гладышев покинул страну в девяносто шестом. Получил предложение от Калифорнийского университета, забрал семью и уехал. Раздумывал он недолго. Прямо скажем, и вовсе не раздумывал: здесь все время и силы у ученого уходили на поиски приработка к нищенской зарплате заведующего кафедрой ЛТИ. Где уж тут заниматься чистой наукой, какие уж тут к чертям теории и гипотезы, найти бы еще учеников для репетиторства, чтобы свести концы с концами. К тому же у Гладышева, как и почти всех российских ученых, сложилось стойкое ощущение, что физики стране не нужны и это надолго.
Американцам Гладышева присоветовали его бывшие коллеги, уехавшие за океан чуть раньше и неплохо там устроившиеся (что характерно, не таксистами и грузчиками, а строго по профессии): мол, есть такой талантливый физик, человек энциклопедических познаний, к тому же свободно владеющий английским. Да, известен в научном мире сумасбродными гипотезами, однако в классической физике специалист каких мало и как преподаватель — отличная находка для любого ВУЗа.
Три года Гладышев отпреподавал в Беркли, в старейшем и самом авторитетном кампусе Калифорнийского университета. Оплачивался его профессорский труд весьма достойно, хотя Гладышева количество нулей в зарплатной ведомости нисколько не волновало: на жизнь хватает, семья обеспечена и ладно. Для него гораздо более важным было то, что, зарабатывая на жизнь и не при этом нисколько не перетруждаясь, он мог спокойно заниматься своей теорией биополярности времени. И работа продвигалась семимильными шагами. Обретя материальный и душевный покой, Эдуард Артурович понесся мыслью вперед, что твой локомотив.
Первый конфликт с руководством университета вышел из-за курения на территории учебного заведения в неположенных местах. Ладно, тогда Гладышев со всеми претензиями в свой адрес согласился, повинился и более не нарушал.
Второй конфликт вышел из-за детей, коих у Эдуарда Артуровича насчитывалось аж трое. Семья Гладышевах проживала в университетском городке, в отдельном доме, соседствуя с семьями других преподавателей. Супруга Гладышева, как и положено жене американского профессора, сидела дома, возилась с детьми. И вот однажды университетскому руководству поступил донос от соседей по этому академгородку: мол, миссис Гладышефф применяет насилие к детям. Строго говоря, доносчик был прав: женщина часто покрикивала на детей, могла оттаскать за ухо и отвесить подзатыльник. Сии действия по тамошним законам считаются самым что ни на есть злостным насилием над детской личностью.
Гладышев был вызван на ковер к руководству, где ему в резкой форме преподнесли: если хоть раз что-то подобное повторится — курение или насилие в семье — мы с вами немедленно расстанемся. «К преподаванию вопросы и претензии есть?» — спросил Гладышев. Сказали, нет. «К содержанию моих работ, которые публикуют в разных научных журналах в разных странах, вопросы и претензии есть?»
Сказали: «О, конечно, нет, мистер Гладышефф, мы рады, что такой авторитетный в научных кругах человек трудится в нашем учебном заведении». «А если я выпорю ремнем своего сына за то, что он в свои двенадцать повадится курить или попробует марихуану, вы меня выгоните?» Да, говорят, придется расстаться. «Я понял», — сказал Гладышев, повернулся и вышел из кабинета. И в этот же день подал заявление на увольнение.
Правда, на тот момент ему уже было куда отступать. Профессора Гладышева давно уже звали в Астану в тамошний университет. Денег, правда, против американских обещали в разы меньше, но вполне достаточно, а, как уже было сказано, за астрономическими суммами Гладышев и не гнался, гнался он за возможностью спокойно работать. К тому же жизнь в Казахстане дешевле американской, да и народ кругом свой, что немаловажно.
Из Казахстана он и перебрался в Сколково. Сманили его опять-таки не цифрами в трудовом контракте, а условиями работы — на тот момент теория биополярности времени была разработана и требовалось проверить ее на практике. А это подразумевало такое финансирование, какое не потянуть никакому Казахстану, и, разумеется, собственную лабораторию с немалым штатом сотрудников. Все это пообещали ему в Сколково. И — предоставили.
Президент узнал об открытии хроноперемещения уже после того, как прошли первые опыты на животных (мыши и собаки с закрепленными на них датчиками и видеокамерами исчезали из настоящего, а потом появлялись вновь, в живом или мертвом виде, привозя кадры из несомненно прошедших веков), после того, как доброволец-лаборант вопреки всем инструкциям и предписаниям «смотался» в прошлое — на год назад и вернулся оттуда невредимым и (сей факт известен только в сугубо узких кругах) вдрызг пьяным.
