— Я надеюсь, — продолжала Берил, — что ты отнесешься к нему хорошо. Сделай над собой усилие, Лорри, ради меня.
Лоррен решительно покачала головой — она любила мать, но делать усилие над собой? Нет, этого она не могла, не хотела даже для нее.
Берил посмотрела на дочь и мягко попросила, как будто уговаривала капризного ребенка:
— Лорри, сделай легкий макияж ради меня, пожалуйста, дорогая.
Лоррен пожала плечами. Хорошо, она доставит матери такое удовольствие, но не больше. Тихо, на цыпочках, она поднялась по лестнице и прошла мимо комнаты Алана в свою спальню.
Лоррен гладко причесала и туго стянула волосы на затылке. Чуть припудрилась, но решила не тратить помаду ради какого-то мистера Дерби. Решительно повернувшись спиной к безвкусно, плохо одетой девушке в зеркале, Лоррен вышла из спальни и спустилась в столовую.
Постоялец был уже там, засунув руки в карманы и явно не смущаясь положения гостя. Он повернулся к входящей Лоррен и удивленно поднял брови, наткнувшись на ее холодный неприязненный взгляд.
— Незачем ждать здесь, мистер Дерби. В гостиной есть удобные кресла.
— Мне и здесь хорошо, мисс Феррерс. Я сдишком долго сидел в поезде.
— Вы приехали из Лондона, мистер Дерби?
— Да, мисс Феррерс.
Лоррен посмотрела на него, заподозрив по его тону, что тот насмехается над ней, передразнивая ее умышленную официальность. В это время миссис Феррерс поспешно вошла в столовую с кувшином молока. Она поставила его на стол и сказала:
— Великодушно прошу вас обоих не быть такими официальными. Ты же знаешь, Лорри, что его имя Алан. Так и зови его. — Она передернула плечами. — Алан, это Лоррен. — Она ласково улыбнулась. — Но я зову ее Лорри.
Алан слегка поклонился Лоррен, и ей пришлось отвернуться, заразительное веселье лучилось в его глазах.
— Я называю по имени только друзей, — холодно процедила она и бросилась на кухню.
Возмущенная миссис Феррерс пыталась загладить неловкость.
— Вы же понимаете, Алан, что она совсем не то имела в виду, — услышала девушка. — Не обращайте внимания.
Лоррен включила большой чайник, приготовила чай и вернулась в гостиную.
— Очень хорошо, — засуетилась Берил, беря у нее из рук заварочный чайник. — Садитесь, Алан, вот сюда, напротив Лоррен. Разлей чай, дорогая. Какой он ароматный!
За столом девушка старательно избегала взгляда Алана Дерби и не поднимала глаз от тарелки. Но после чая она поймала себя на том, что изучает гостя. Его волосы были очень темными, почти черными, нос прямой, рот правильный и упрямый. Он закурил сигарету и, к смущению Лоррен, стал рассматривать ее сквозь табачный дым с таким пристальным вниманием, что девушке показалось, что ее разбирают на части. Она с досадой выпрямилась, и ее лицо превратилось в маску, но Алан невозмутимо продолжал оценивать ее, отмечая скрытые достоинства и явные недостатки.
Берил разговорилась с ним о его работе. Дождавшись небольшой паузы в разговоре, Лоррен ехидно улыбнулась и бросила через стол:
— Я полагаю, теперь нам придется быть более сдержанными в разговоре и следить за своими словами. — Она подождала реакции на свой выпад. Реакция последовала — Алан и ее мать вопросительно подняли брови. Девушка продолжила свою мысль: — Жить в одном доме с журналистом все равно, что жить в квартире, нашпигованной подслушивающими устройствами или иметь в семье шпиона.
Лоррен наслаждалась реакцией Алана. Только глаза выдавали его истинные чувства. Она заметила ярость, на мгновение вспыхнувшую в его серых глазах, но не могла не оценить того, как умело он скрыл свое раздражение. Он прищурился, пряча огонь.
— Мисс Феррерс, видимо, знакома со многими журналистами? — спокойно спросил он.
— Нет… э-э-э… нет, я не знакома ни с одним… к счастью. — Она вспыхнула под его насмешливым взглядом. — Мое знакомство основано на их «сочинениях», если можно так назвать вздор, которым они заполняют газеты. — Она откинулась на стуле и твердо встретила его взгляд. — Мне пришлось потратить немало времени, чтобы уничтожить пагубное влияние газетчиков на язык школьников. — Лоррен воодушевилась, сев на своего конька. — Журналистские «отбросы» так ядовиты, что разрушают корни английского языка, как кариес — зуб.
Берил открыла рот от удивления.
— Лорри! Как ты смеешь! — Она обернулась к Алану, как бы извиняясь за слова дочери. — Не обращайте внимания, Алан. Вы же знаете — она учительница. — Берил говорила это снисходительно, как будто профессия оправдывала все недостатки и своенравность ее дочери. — Она работает в школе для девочек, преподает английский, — прошептала мать, прикрывшись рукой. — Между нами, это немного старомодное и довольно пуританское заведение. Директриса стара, скоро уйдет в отставку, но уже успела вышколить всех преподавателей, даже молодых, по своему образу и подобию.
— Сомневаюсь, — заметил Алан, многозначительно взглянув на Лоррен, — что новая кровь нужна только наверху. Мне кажется, мисс Феррерс, что ваш подход к данному предмету слишком предвзят и ограничен. Могу сказать, что большинство людей любят читать эти журналистские «отбросы», как вы изволили выразиться. — Он слегка улыбнулся, стряхивая пепел в пепельницу. — Возможно, вы читаете очень специфические журналы, с этаким неприятным привкусом, потому и относитесь так к журналистам? — Казалось, ему доставляет удовольствие наблюдать за ее смущением. — Не судите других по своим собственным снобистским стандартам, — продолжил он, и в его взгляде сквозило презрение. — Мы, журналисты, стараемся доставить удовольствие людям своей работой, но не таким, как вы, высокомерным. Откройте глаза, мисс Феррерс, посмотрите вокруг, и вы увидите, как много обычных людей, с обычным интеллектом, которые хотят читать сообщения о повседневных событиях, изложенные простыми, понятными им словами.
— Это очевидно, — вспыхнув, фыркнула Лоррен, — но мы не должны разговаривать на таком языке, мистер Дерби, так что…
— Что касается английского, — оборвал он, игнорируя ее злой выпад, — вы же не можете изолироваться в башне из слоновой кости или повернуться спиной к тем изменениям, которые происходят вокруг вас. Я просто шокирован тем, что вы, учительница, как раз и пытаетесь сделать это. Невозможно раз и навсегда сохранить устную и письменную речь в первоначальном ее состоянии напыщенности и официальности.
Его критика уязвила Лоррен до глубины души. В раздражении она сказала:
— Эта дискуссия совершенно бессмысленна. Говорю вам здесь и сейчас, — она повысила голос, как будто ненавистные писаки заполнили столовую, — я считаю журналистов самыми высокооплачиваемыми неквалифицированными работниками в стране, а их труд — всего лишь уборкой мусора. Они только ворошат его, ничего не создавая.
Выпалив это, Лоррен сорвалась с места и пронеслась мимо потерявших дар речи матери и постояльца на кухню. Почему-то она не испытывала никакой радости от своей пирровой победы. Наоборот, у нее было такое чувство, что она не только задела противника, но и очень сильно навредила самой себе.
