— Пожалуй, пошлю ему несколько последних снимков, — решила Либби. — И автограф на память! Конечно, мое имя ему ни о чем не скажет, зато заставит хорошенько подумать.
— А вдруг он не такая уж деревенщина? — с сомнением произнесла Хуана. — Нельзя же определить по адресу.
— Можно! — Либби размашисто подписала фотографию и сунула ее в конверт.
Хуана задумчиво посмотрела на нее:
— Ты считаешь, что тебе никто не нужен, но это не так.
Либби покачала головой:
— У вас с Хайме все иначе. Но у меня есть музыка… — Она запнулась. — Была музыка. И больше я ни в чем не нуждалась.
Хайме с Хуаной справедливо гордились своей квартирой. Из окна открывался роскошный вид на "Золотой мост», а все комнаты украшали американские и мексиканские антикварные безделушки, которые Хайме собирал по всей южной Калифорнии. Одним из его увлечений были музыкальные инструменты — они висели на стенах и прятались по углам.
Либби чувствовала себя здесь как дома. Честно говоря, эта семья была более музыкальной, нежели ее собственная. Конечно, ее родители гордились достижениями дочери, но больше любили ее славу, нежели музыку. У Хайме с Хуаной все было по-другому. Всю свою жизнь они посвятили музыке — собственной и чужой.
Либби трудно было поверить, что можно уехать так далеко и все же остаться в одной стране. Из пронизанного ледяным ветром Нью-Йорка они вылетели в теплой одежде, а несколько часов спустя очутились в ласковой, солнечной Калифорнии, где зима уже уступала место очаровательной весне. До изнурительно жаркого лета, когда Техас, Нью-Мексико и другие юго-западные штаты изнемогают под палящими лучами, было еще далеко. Сейчас можно было нежиться под калифорнийским солнцем, лакомиться апельсинами и купаться в теплых водах Тихого океана.
Либби еще не привыкла к частым перелетам. Один раз она уже летела из Нью-Йорка в Сан-Франциско, но тогда все было по-другому. Всю дорогу она репетировала на ручной клавиатуре мелодию, которая вскоре должна была зазвучать со сцены концертного зала. Но когда самолет приземлился, Либби поняла, что, невзирая на расстояния, в Сан-Франциско царил тот же американский дух, что и в Нью-Йорке.
Из аэропорта они выехали на машине Хуаны. И вновь Сан-Франциско удивил Либби. Она восхищалась красотой улиц и старинными зданиями. Когда они остановились перед домом, Либби втайне надеялась, что ей не придется часто ездить, потому что после аварии стала бояться машин.
— Жаль, что с нами нет Хайме, — вздохнула Хуана, когда они вошли в лифт.
— Мне тоже. Если бы не я, тебе не пришлось бы так рано возвращаться.
— Глупости, детка. Нью-Йорк слишком дорогой город! Я не смогла бы вечно жить в гостинице.
— Ты права.
— Давай больше не будем об этом, ладно?
— Не знаю. Я не могу злоупотреблять твоим гостеприимством.
Хуана рассмеялась:
— А кто злоупотребляет?
Но Либби все равно понимала, что не сможет долго оставаться в Сан-Франциско. Ей придется подумать о будущем. Надо будет все рассказать родителям. Как она станет жить без музыки?
И, тем не менее город очаровал Либби. Через неделю ее руку освободили от повязки, и, хотя пальцы еще болели и плохо гнулись, Либби была рада этому. На том месте, где была разорвана связка, остался уродливый шрам. Либби он казался еще более ужасным оттого, что ее руки всегда были такими ухоженными и красивыми.
— Я смогу нормально пользоваться рукой? — спросила она у врача.
— Понадобится время, чтобы она окрепла.
Когда он ушел, Либби долго сидела на веранде, любуясь проплывавшими в гавани кораблями. Ее губы пересохли, когда она начала изучать длинный красный шрам на левой руке.
— Тебе письмо! — крикнула Хуана. — Прочтешь или я оставлю его в прихожей?
Либби не ответила, потому что готова была расплакаться.
— Из Рэттлснейка, — продолжала соблазнять ее Хуана.
— Да? — Либби уже почти позабыла о своей обиде и о человеке по имени Джонатан Хоуп.
— Если ты не откроешь, это сделаю я! Мне не терпится узнать, что он написал.
Либби медленно вскрыла конверт. Он оказался толще, чем она ожидала.
— Кажется, ему было что сказать, — без интереса заметила она.
Хуана выхватила из рук Либби конверт, и на пол посыпалось его содержимое.
— Да здесь билет! Похоже, он уже все решил.
На авиационном билете стояло имя Либби. Неужели он, правда решил, что она приедет?
— Я не знаю, где Рэттлснейк.
— Почти на границе с Мексикой.
Либби удивило, что Хуане известно про такое захолустье. Но возможно, оно кажется захолустьем только ей? Либби развернула письмо и положила его на колени.
«Уважаемая мисс Макферсон!
Внутри вы найдете билет и инструкцию, как добраться до Рэттлснейка. Простите, что не смогу быть у вас в Сан-Франциско, поэтому вынужден просить вас приехать для собеседования сюда. Если условия вас не устраивают, сообщите.
Искренне ваш, Джонатан Хоуп».
— Ты ведь не поедешь?
— Не знаю.
— Подумай пока. Мне надо уйти ненадолго. Будь как дома, я скоро вернусь.
Либби услышала, как хлопнула входная дверь, но даже не пошевелилась. Она перечитала письмо и неторопливо изучила все содержимое конверта. На самолете она доберется до столицы штата, а потом автобус отвезет ее в Рэттлснейк. Либби никогда прежде не путешествовала так далеко одна. Ее удивило, что Джонатан Хоуп пошел на такие расходы, и в этот момент поняла, что уже приняла решение. В следующую минуту раздался телефонный звонок.
— Миссис Запата? — спросил мужской голос.
Либби поинтересовалась, чем она может помочь.
— Завтра из Нью-Йорка доставят ее мужа. Пусть она перезвонит мне, чтобы уточнить подробности. Нам придется организовать машину, чтобы доставить его из аэропорта, потому что в самолете он будет на носилках.
— Я передам. Как хорошо, что его привозят! Ему лучше?
— Боюсь, мне это неизвестно.
Либби повесила трубку и, только когда вернулась в комнату и вновь увидела письмо Джонатана Хоупа, поняла, что значит для нее этот звонок.
Хуане придется ухаживать за мужем. Несмотря на все ее протесты, Либби знала, что она будет ей только мешать. Значит, придется ехать, хочет она того или нет. Если пока она не может вернуться в Англию к родителям, то придется воспользоваться билетом в никуда. Либби вздохнула и только сейчас заметила среди бумаг в конверте цветную фотографию.
На ней был заснят мужчина верхом на лошади. Из-под ковбойской шляпы выглядывало смеющееся лицо. На оборотной стороне снимка было написано: «Ваш Джонатан Хоуп».
